после свадьбы; молодые уехали в Тарханы и на первых порах вели веселую и счастливую жизнь. Сюда постоянно съезжались соседи на многодневные пиршества. Из Москвы Арсеньев привез карлика, напоминавшего скорее куклу, чем человека. Этот карлик постоянно спал на подоконнике и являл собой занятное зрелище и для гостей, и для дворовых.

Однако вскоре союз деда и бабушки Лермонтова дал трещину. Муж охладел к жене вскоре после рождения дочери Марии (будущей матери поэта). Причиной принято считать ее послеродовую болезнь. М. В. Арсеньев без памяти влюбился в соседку по имению Мансырову. Между супругами неоднократно происходили сцены. Вечером 1 января 1810 года в Тарханах был костюмированный бал с театральным представлением, а именно «Гамлета». Были приглашены все помещики округи, но Елизавета Алексеевна дала себе слово, что разлучница больше никогда не переступит ее порога. Она послала ей письмо с отказом от дома в резкой форме. Между тем ничего не подозревавший супруг несколько раз выбегал на крыльцо в надежде услышать долгожданный колокольчик, но все было тщетно. Только после спектакля, где он играл роль могильщика, ему передали записку от Мансыровой, в которой она объяснила причину своего отсутствия. Прямо в гардеробной Арсеньев выпил яд, подействовавший мгновенно. В руках он сжимал злополучную записку.

Как и следовало ожидать, подобное из ряда вон выходящее происшествие обросло домыслами. Чембарский помещик П. К. Шугаев оставил запись одной из таких поздних легенд, полную красочных подробностей:

«Михаил Васильевич сошелся с соседкой по тарханскому имению, госпожой Мансыревой и полюбил ее страстно, так как она была, несмотря на свой маленький рост, очень красива, жива, миниатюрна и изящна; это была резкая брюнетка, с черными как уголь глазками, которые точно искрились; она жила в своем имении селе Онучине в десяти верстах на восток от Тархан; муж ее долгое время находился в действующей армии за границей, вплоть до известного в истории маскарада 2 января 1810 года, во время которого Михаил Васильевич устроил для своей дочери Машеньки елку. Михаил Васильевич посылал за Мансыревой послов с неоднократными приглашениями, но они возвращались без всякого ответа, посланный же Михаилом Васильевичем самый надежный человек и поверенный в сердечных делах, первый камердинер, Максим Медведев, возвратившись из Онучина, сообщил ему на ухо по секрету, что к Мансыревой приехал из службы ее муж и что в доме уже огни потушены и все легли спать. Мансыреву ему видеть не пришлось, а вследствие этого на елку и маскарад ее ждать нечего.

Елка и маскарад были в этот момент в полном разгаре, и Михаил Васильевич был уже в костюме и маске; он сел в кресло и посадил с собой рядом по одну сторону жену свою Елизавету Алексеевну, а по другую несовершеннолетнюю дочь Машеньку и начал им говорить как бы притчами: „Ну, любезная моя Лизанька, ты у меня будешь вдовушкой, а ты, Машенька, будешь сироткой“. Они хотя и выслушали эти слова среди маскарадного шума, однако серьезного значения им не придали или почти не обратили на них внимания, приняв их скорее за шутку, нежели за что-нибудь серьезное. Но предсказание вскоре не замедлило исполниться. После произнесения этих слов Михаил Васильевич вышел из залы в соседнюю комнату, достал из шкафа пузырек с каким-то зелием и выпил его залпом, после чего тотчас же упал на пол без чувств, и из рта у него появилась обильная пена, произошел страшный переполох, и гости поспешили сию же минуту разъехаться по домам»[67].

Такова трагическая предыстория жизни Лермонтова. Бабушка, несмотря на измену, продолжала любить мужа и своего обожаемого внука назвала в его честь. Ей казалось, что он весь в деда — и по нраву, и по причудливостям характера — она даже надеялась (в письме к одной родственнице): «дай Бог, чтоб добродетель и ум его был»[68]. Она с того времени постоянно носила траур и даже стала прибавлять себе годы.

Драматическая смерть главы семейства не могла не отложить тяжелого отпечатка на атмосферу Тархан. Не удивительно, что по отношению к единственной дочери мать становилась все деспотичнее, и девушка мечтала о скором замужестве, надеясь обрести не только любовь, но и защиту. По дороге из Москвы в имении своих тульских родственников Арсеньевых она познакомилась с их соседом, капитаном в отставке Юрием Петровичем Лермонтовым. Немногие знавшие его мемуаристы единодушны в том, что это был белокурый красавец, острослов, весельчак, женский угодник, другими словами, настоящий бонвиван. Состояния у него не было, и, понятно, он задумывался о богатой невесте. Но, скорее всего, расчетливым он не был, а просто-напросто искал радостей жизни. Не удивительно, что молодая женщина искренне им увлеклась; а она была не только привлекательна, но и имела состояние. Дело решилось быстро; мать, как ни старалась, не смогла воспрепятствовать браку. Но новорожденный младенец по ее настоянию был назван Михаилом вопреки воле отца, в семье которого мальчики традиционно нарекались либо Юрием, либо Петром. Он родился в ночь со 2 на 3 октября 1814 года в Москве. В конце года или весной следующего 1815 года (не позднее первой половины апреля) семейство переехало в Тарханы, где Ю. П. Лермонтов стал управляющим имением.

Первое время молодые были счастливы. Но вскоре судьба матери повторилась с дочерью. После рождения сына она заболела, и муж охладел к ней. Вероятно, и недоброжелательство тещи внесло свою лепту в семейную драму. Ю. П. Лермонтов завел роман с бонной сына, немкой Сесилией Федоровной; были у него связи и с дворовыми девушками. Ни для кого все это не было тайной, да и не выходило за пределы помещичьей распущенности нравов крепостнической эпохи. Но молодая пылкая женщина не пожелала смириться; начались сцены ревности. Муж отвечал гневными вспышками. Однажды, возвращаясь из гостей, он после упреков жены, сопровождаемых потоками слез, ударил ее по лицу кулаком. Спустя некоторое время мать поэта слегла в скоротечной чахотке. Она умерла 24 февраля 1817 года. На могильном памятнике отмечено, что «жить ей было 21 год, 11 месяцев и 7 дней».

Отец поэта был не хуже, а, пожалуй, даже лучше очень многих дворян своего времени. Крепостные вспоминали о нем, как о добром, даже «очень добром барине». Просто в Тарханах он пришелся не ко двору. Тяжело пережив смерть жены, он не захотел здесь больше оставаться и после девятого дня уехал в свое имение Кропотово Тульской губернии, где жил до самой смерти (в 1831 году) с матерью и тремя сестрами. Перед отъездом у него