он распоряжался Вороновым так же энергично, как и остальными своими имениями. Косвенным свидетельством является подробнейшая «Инструкция дворецкому Ивану Немчинову о управлении дому и деревень», составленная А. П. Волынским еще в 1724 году. Этот интереснейший документ показывает, что буквально во всех сферах сельского хозяйства — агрономии, лесоводстве, садоводстве — сановный автор был на уровне лучших достижений своего времени.

После гибели А. П. Волынского усадьба была конфискована, но затем по воцарении Елизаветы Петровны возвращена его детям.

Оформление усадьбы связано с именами Карла Бланка и Николая Львова. Первый — строитель церкви и одной из самых удивительных построек в Подмосковье: вороновского голландского домика. Его единственным соперником является аналогичный парковый павильон в Кусково.

Один из замечательных русских людей Н. И. Львов был человеком энциклопедического склада: ученый, архитектор, поэт. В Воронове он воздвиг грандиозный дворец. Существующее ныне здание только отдаленно напоминает его. Весь комплекс состоял из главного трехэтажного корпуса и соединенных с ним двухэтажными галереями двух боковых флигелей. Фасад дворца был украшен портиком с восемью ионическими колоннами. Торжественный замок стоял в глубине парка близ Калужской дороги. Его облик поражал современников; они были почти все единодушны в том, что этому дворцу место в столице или, по крайней мере, в губернском городе.

Перед дворцом и за ним до наших дней сохранилась часть обширного вороновского парка с тремя аллеями, террасами спускающимися к пруду. Эта окультуренная часть плавно переходит в так называемый ландшафтный парк, имитирующий живую, не тронутую человеком природу. Такие парки появились во второй половине XVIII века. Основной осью парка в Воронове является длинная липовая аллея, идущая вдоль большого искусственного пруда. Без обширных зеркальных водных пространств русские парки просто немыслимы. Они навевают удивительно поэтическое настроение — стоит только прогуляться по заросшим травами берегам с маленькими бухточками и крошечными мысами. Особенно радуют глаз островки, вырастающие из воды, как маленькие горки.

В 1800 году Вороново купил за 300 тысяч рублей граф Ф. В. Ростопчин, вошедший в историю прежде всего как генерал-губернатор Москвы во время Отечественной войны 1812 года. Это был умный выскочка, сделавший карьеру при Павле I; при нем Ростопчин получил графский титул, несмотря на достаточно (по понятиям того времени) «демократическое» происхождение. Однако гибель императора пресекла его стремительное возвышение. Ростопчин ушел в отставку и в старой столице стал терпеливо ждать, когда вновь пробьет его час.

У О. И. Кипренского есть портрет Ростопчина. Мы видим человека с начинающейся лысиной, кокетливыми бачками и слегка выпученными глазами. Современники считали, что «у него два ума — русский и французский, и один другому вредит». Но, если надо, Ростопчин умел заставить себя бояться. Вот как Ф. Ф. Вигель описывает свое впечатление от первой встречи с ним: «Звероподобное, калмыцкое лицо его и свирепый взгляд, когда он бывал невесел, должны были в каждом производить страх». Лучше всего характеризует этого человека его собственная автобиография, названная «Жизнь Ростопчина, списанная с натуры в десять минут». Приведем некоторые выдержки из нее.

«Глава 1.

Мое рождение.

Марта 12-го 1765 года я из мрака ничтожества воззрел на свет Божий. Меня смерили, свесили и окрестили. Я родился, не зная для чего; родители мои радовались, сами не зная, чему.

Глава 2.

Мое воспитание.

Меня обучали всякой мудрости и всем возможным языкам.

Я стал язычником. Шарлатанством и дерзостью я до того озадачивал многих, что они почитали меня ученым и снимали шапки. Голова моя была разрозненная библиотека, в которой никто не мог добиться толку, и ключ к которой был только у меня…

Глава 6.

Нравственный портрет.

Я был упрям, как лошак, капризен, как кокетка, весел, как дитя, ленив, как сурок, деятелен, как Бонапарт; но всё это когда и как мне вздумается.

Глава 7.

Значительный недостаток.

Я не умел владеть выражением лица своего, языка не мог удерживать и при этом имел глупую привычку думать вслух. Этим я нажил с десяток друзей, со сто врагов.

Глава 8.

Чем я был и чем мог быть.

Я был очень доверчив, склонен к дружбе, даже добродушен; родись я в золотой век, я даже, может быть, был бы порядочным человеком…

Глава 10.

Мое любимое.

Я любил маленькие общества, тесный кружок и прогулку в тенистой роще. Блеску солнца почти поклонялся; от захождения его иногда на меня находила хандра. Любимый цвет мой был голубой, любимое кушанье — говядина под хреном, любимый напиток — вода. Из театральных представлений я любил больше всего комедии и водевили. В мужчинах и женщинах любил открытые выразительные лица. Особенную непреодолимую любовь чувствовал я к горбунам обоего пола.

Глава 11.

Мои антипатии.

К тщеславным щеголям и дуракам я всегда чувствовал отвращение. Мне были противны набожные женщины с молитвой в душе и с интригой в уме, с поминанием в ридикюле и с любовной почтой в туалете. Манерность возбуждала во мне самое неприятное чувство. Нарумяненные мужчины и раскрашенные женщины казались мне жалкими. Крысы, водка, метафизика и зеленый сыр, процессы и домашние насекомые приводили меня в ужас.

Глава 12.

Очерк моей жизни.

Жду смерти терпеливо, без страха. Жизнь моя была плохая мелодрама с хорами, плясками, превращениями и великолепным спектаклем. Я играл в ней героев, тиранов, любовников, благородных отцов, резонеров, но никогда не брался за роли лакеев…

Глава 14.

Моя эпитафия.

С притупившуюся душою, изношенным сердцем и обветшалым телом здесь прилег на покой — старый черт. ПОЧТЕННЕЙШАЯ ПУБЛИКА! Ступай своей дорогой и дай мне отдохнуть».

Волею судьбы этот человек в 1812 году оказался московским главнокомандующим. Сначала Ростопчин решил «сплотить сословия», для чего запросто разгуливал по Москве и вступал в долгие беседы с обывателями. Затем ему пришла в голову мысль издавать собственные листки — знаменитые «ростопчинские афишки». Эти афишки сегодня воспринимаются как образцы разухабистого псевдорусского стиля, но в накаленной атмосфере того времени они имели большой успех; поэтому вряд ли прав Л. Н. Толстой, писавший в романе «Война и мир»: «Ростопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя и с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять». Ростопчин был литературно одарен и смог сказать народу