На ужин мы ели пиццу, усевшись прямо на полу. Эдгар включил музыку – оригинальный саундтрек из фильма «Пианино» Джейн Кэмпион. Я узнала мелодию с первых же нот. Это один из моих любимых фильмов, а музыка к нему буквально переворачивает мне душу. Образ Эдгара в моем сознании постепенно обретал плоть. Это был человек, способный вызвать к себе уважение со стороны банды подростков; человек, проявляющий удивительную заботу о дочери и сумевший наладить с ней полное взаимопонимаие и в шутках, и в серьезных вещах; человек, готовый все утро носиться по грязному полю, а вечером с наслаждением слушать фортепианную музыку Майкла Наймана; человек, щедро расточающий улыбки, но хранящий печаль в глубине черных глаз; человек, наверняка имеющий бешеный успех у женщин и не сознающий, насколько он им нравится, – на этой неделе я своими глазами видела, как вели себя мамаши, явившиеся забирать своих детей после тренировки: имя Эдгара не сходило у них с языка. Я чувствовала в нем бурлящий сплав жизнерадостности и боли. Айседора говорила о своей матери в прошедшем времени. Что с ней произошло? Что пережил он? Это интересовало меня все больше и больше, я уже места себе не находила. Мне не терпелось узнать о нем все.

Уже через несколько минут мы незаметно перешли на «ты», и я почувствовала, как уходит напряжение, уступая место непринужденности. Мысли о Луи сдвинулись куда-то в уголок сознания, хотя я по-прежнему думала – не могла не думать – о нем. Согласившись поужинать с чужими людьми, я как будто пересекла некую невидимую черту. Я напомнила себе, что эти люди упоминались в дневнике Луи, что он ими дорожил, что он одобрил бы мое знакомство с ними; в конце концов, он сам подтолкнул меня к встрече с Айседорой и Эдгаром. В каком-то смысле я проникла в мир своего сына, и оказалось, что мне в нем хорошо.

Ближе к десяти часам Иза заявила, что ей пора спать, чем поразила меня до глубины души: я-то каждый вечер гнала Луи в постель чуть ли не со скандалом. Она поцеловала нас, и Эдгар ее проводил в ее комнату.

Я на несколько мгновений осталась одна в гостиной, обстановка которой резко контрастировала с тем, к чему я привыкла у себя дома. В моей гостиной царили дизайн, стерильность и безликость. Здесь беспорядок служил органичной частью декора. На полу валялись журналы и коробки с настольными играми. На полках массивного деревянного буфета стояли покрытые пылью безделушки, но вам и в голову не приходило упрекнуть хозяев дома в небрежности, потому что любому гостю сразу становилось ясно, что у них есть дела поважнее, чем вытирать пыль с буфета. Их занимала жизнь. Все у них в доме дышало яростным желанием жить.

Я встала и потянулась к своей сумке.

– Спасибо, Эдгар. Все было просто замечательно.

– Чепуха. Покупная пицца! Кулинар из меня неважный. Но спасибо на добром слове. И зачем ты вскочила? Опять собираешься улизнуть? Не выйдет. Хватит от меня бегать.

– Я от тебя не бегаю, Эдгар. Если ты заметил, все последние дни я провожу именно с тобой.

– Снова чепуха. Все последние дни ты в основном проводишь в раздевалке за болтовней. Шучу, шучу. Но ты ведь понимаешь, что я хочу сказать…

Он немного помолчал и, вдохнув поглубже, произнес:

– Я хочу, чтобы ты осталась.

Он подошел ко мне, забрал у меня из рук пальто и сумку и аккуратно положил их на диван. При этом его рука легко коснулась моей. Или это было нечто большее, чем простое касание? По моему телу пробежала дрожь.

Я осталась.

Эдгар предложил мне травяного чая, но я отказалась, уточнив, что еще не превратилась в древнюю старуху, а потому предпочитаю, чтобы он открыл вторую бутылку вина. К концу вечера под двойным воздействием алкоголя и вынужденного шепота («чтобы не разбудить Изу») у Эдгара развязался язык. Я ни о чем его не спрашивала. Он сам об этом заговорил, я ни к чему его не принуждала, мало того, несколько раз повторила, что он не обязан ни о чем мне рассказывать. Но он сказал, что сам этого хочет. Что это ему необходимо.

Я узнала их историю. Печальную до слез. Убийственно печальную. Настолько же мрачную, насколько лучезарными были они сами.

Еще несколько лет назад у Айседоры была мама. Эдгар и Мадлен знали друг друга с детства. И были безумно друг в друга влюблены. 

* * *

Восьмидесятые. Отец Эдгара – служащий банка, мать – преподаватель танцев. У нее своя маленькая балетная школа в Марселе, на улице Паради. Для нее это не просто работа. Балет – дело ее жизни. Она и сына назвала в честь Эдгара Дега, знаменитого художника-импрессиониста; репродукциями с изображением его восхитительных танцовщиц украшены стены школы. Мадлен – одна из ее учениц. Лучшая. И самая красивая. Мадлен мечтает о звездной карьере, бредит Большим театром и парижской Оперой. После уроков и тренировки в футбольной секции Эдгар шел к матери, в ее школу. Не пропуская ни дня. Уроки он делал там же, без особого старания, а затем устраивался где-нибудь в уголке, смотрел и рисовал. Мать высоко ценила его способности. «Мой Эдгар тоже станет великим художником», – часто повторяла она.

Эдгар рисовал танцовщиц. С годами его карандаш все чаще задерживался на чертах одной из них. Эдгар рисовал Мадлен. Мадлен об этом не подозревала. В четырнадцать лет Эдгар наконец решился сделать первый шаг. Он преподнес Мадлен портрет, увековечивший ее красоту и точность движения, изящество ее арабеска. Она была тронута до слез. Больше Мадлен и Эдгар не расставались.

Мадлен нравились работы Эдгара. Она уговаривала его продолжать рисовать и попробовать выставляться. Эдгар поступил в марсельскую Школу изобразительных искусств. Мадлен участвовала в конкурсных отборах, чередовала взлеты и падения. Через несколько лет она, как и большинство танцовщиц, выбрала стабильность и стала преподавать танец в семейной балетной школе. Мадлен была счастлива с Эдгаром. Он постепенно приобретал известность; его работы хорошо продавались, за каждую платили по несколько тысяч евро. Он не отличался большой плодовитостью, но благодаря заработкам Мадлен семья ни в чем не нуждалась.

Потом родилась Айседора. Это было двенадцать лет назад. Счастье длилось до того дня, когда девочка пошла в школу. Затем их мир рухнул.

Ранним сентябрьским утром родители Эдгара сели на самолет, вылетавший рейсом МХ484 в Гавану. Сорок лет совместной жизни – такое событие нельзя не отметить. Родственники и друзья скинулись, чтобы подарить двум голубкам еще один медовый месяц. Они всегда мечтали побывать на Кубе. «Когда выходишь на пенсию, начинается новая жизнь», – пошутила мать Эдгара во время прощальной встречи с учениками балетной школы, руководство которой она за несколько недель до того передала Мадлен.

Самолет так и не долетел до Кубы. Атлантический океан надежно хранит свои секреты. Выдвигалось множество гипотез: ошибка пилота, поломка мотора, теракт… Черный ящик не нашли. На борту было триста тридцать семь пассажиров. Их близкие не смогли их даже похоронить. Только оплакать.