Будапешт пленил меня так же, как Токио. В каждом из этих двух городов-антиподов был свой безумный драйв, и я прекрасно понимала, чем и тот и другой привлеки моего сына.

Я полюбила каждый уголок обоих городов, потому что каждый из них олицетворял частичку моего сына. 

* * *

Луи подробно расписал в своем дневнике нашу вечернюю программу. В соответствии с ней нас ждала еще одна гонка, хоть и совсем другого рода. Мой сын назвал ее марафоном «отрывайся по полной»:

• Обойти с десяток руинных баров, а потом всю ночь тусоваться на безумной банной вечеринке в купальне Сеченьи (и при этом не блевануть!).

Я надеялась, что Луи собирался подождать совершеннолетия, прежде чем пускаться в запланированный загул, хотя сильно в этом сомневалась. Я сама в его возрасте пробовала спиртное, наивно полагая, что мать ни о чем не догадается, пока в один прекрасный день она прямо на пороге не заявила мне, что от меня несет как от пивной бочки и что, если я не умею пить, нечего выпендриваться.

На улице стоял собачий холод, но мы с Эдгаром, бродя от керта к керту, быстро согрелись. Так здесь именуют бары, расположенные в полуразрушенных домах старого еврейского квартала. В этих заведениях, поначалу сбивающих с толку искусно воссозданной красотой разрухи и умело оформленных в стиле гранж, по вечерам собирается – как раз с целью «оторваться» – космополитичная молодежь Будапешта. Мы поужинали в одном из них, чтобы заесть дикое количество выпитого – по моим ощущениям, алкоголь пропитал все мое тело, добравшись до кончиков пальцев заледеневших ног, – после чего с боязливым волнением направились в купальню Сеченьи.

Признаю сразу: это оказалось чумовое местечко. Купальня Сеченьи – самый знаменитый банный комплекс Будапешта – занимает величественное здание, похожее на дворец в стиле необарокко. Мы находились на открытом воздухе. Температура снаружи была ниже нуля, температура термальной воды – 38 градусов по Цельсию. Желтая охра стен контрастировала с голубым освещением бассейнов, над которыми поднимался густой пар; сквозь него смутно просматривались заснеженные статуи. Посреди всего этого тысячи в стельку пьяных парней и девушек в купальниках танцевали под хардкор-техно, озаряемые вспышками лазеров. В общем, конец света.

Я тоже начала двигаться, сначала робко, с краешку – у меня не было другого выбора, если я не хотела замерзнуть до смерти. Сначала я просто переступала с ноги на ногу, краем глаза косясь на Эдгара. В мигающем свете прожекторов он походил на античную статую. Он повернулся ко мне, наклонился и сказал: «Нельзя стоять просто так». И добавил: «Что толку смотреть, как жизнь течет мимо?» Или я неправильно его поняла? Может быть, мне это послышалось? Что я себе навоображала? Но тут Эдгар взял меня за руку и увлек в гущу толпы.

Мы танцевали до упаду, много часов подряд, как дети. Мне пришлось отразить несколько попыток исследовать мою анатомию – при каждой из них я подпрыгивала, громко ругалась, проклинала очередного паршивца, годившегося мне в сыновья, и искала защиты в объятиях Эдгара, который, сгибаясь от смеха, снимал меня на камеру.

Эти развлечения явно были нам не по возрасту, но с каким удовольствием мы им предались, на краткое время оставив в стороне доводы рассудка. Дело в том, что, перешагнув рубеж двадцати лет, я почему-то решила, что должна жить взрослой жизнью – или тем, что я считала взрослой жизнью. Я с презрением смотрела на тридцатилетних мужчин и женщин, готовых мчаться на рок-концерт, или просиживать часы за игровой приставкой, или торчать в соцсетях, лайкая чужие посты. В них играл адреналин, как будто они вернулись в свои пятнадцать. Они не жалели сил, стараясь оживить былые ощущения и на полном серьезе полагая, что можно совместить приятное с бесполезным. И пожалуй, они были правы.

В ту ночь мой сын помог мне воскресить некоторые страницы молодости, которые я перевернула слишком быстро. В ту ночь я поняла, что жизнь – настоящая жизнь, та, что остается в памяти, – это всего лишь череда по-детски радостных мгновений. Что никакие «взрослые» достижения не приносят столько счастья, сколько юношеское стремление жить одним днем.

Мы вернулись к себе на такси, собрали вещи и сразу поехали в аэропорт, еще под впечатлением от только что перенесенного теплового и звукового шока.

Выжатые как лимон, но с улыбкой на губах.

Выйти за рамки!!!! ☺

• Принять участие в Фестивале красок и дойти до финиша!! Будапештский кросс – суперская штука, тем более что он может плавно перетечь в марафон типа «отрывайся по полной», который я видел на канале MTV.

• Марафон «отрывайся по полной»: обойти с десяток руинных баров, а потом всю ночь тусоваться на безумной банной вечеринке в купальне Сеченьи (и при этом не блевануть!).

Всего за несколько дней мы превратились в настоящую команду. В больнице нашу разношерстную компанию, состоявшую из лиц от двенадцати до шестидесяти лет, сутки напролет поочередно дежуривших в палате моего сына, прозвали «командой Луи». Я стеснялась признаться в этом вслух, но без поддержки «команды Луи», делившей со мной все тяготы, я бы просто пропала.

Для участия в следующем испытании – на сей раз в Париже – я решила привлечь Айседору. Действовать нам следовало в тесной связке, потому что осуществить задуманное Луи было совсем не просто. Мы отрепетировали свои роли – матери и дочки – в тщательно спланированной постановке. Айседоре досталась сложная задача: всегда спокойная, рассудительная и дружелюбная, она должна была сыграть избалованную безбашенную девчонку-подростка, способную обложить мать последними словами, а в случае моего отказа исполнять ее капризы устраивать бурную истерику. На самом деле Изе наша затея доставила огромное удовольствие. Она так вжилась в роль, что напугала отца. Она попросила у Эдгара два евро, чтобы купить свой любимый журнал, он ответил, что у него нет с собой денег, и она закатила настоящий скандал: раскраснелась, затопала ногами и громко разрыдалась. Я ей зааплодировала; она поклонилась, и мы обе весело рассмеялись, глядя на растерянного Эдгара, который на какой-то ужасный миг решил, что его дочь сошла с ума.

Уточнив режиссуру, мы нарядились как на праздник и направились на вечеринку радиостанции NRJ по случаю вручения ежегодных наград музыкантам, приуроченную к 14 февраля – Дню святого Валентина. Зайдя за ограду, мы решительным шагом двинулись к артистическому подъезду. Как и следовало ожидать, его охраняли два цербера. Айседора демонстративно жевала жвачку, одновременно уткнувшись носом в телефон. У меня складывалось впечатление, что она все больше входит во вкус игры; пожалуй, через пару лет Эдгару придется насторожиться…

Одним из спонсоров мероприятия была «Эжемони». Поэтому я гордо предъявила свою визитку, на которой по-прежнему значилось, что я тамошний директор по маркетингу. Сама визитка, украшенная золотым логотипом, выглядела более чем солидно. Затем я разыграла целый спектакль, изобразив сверхзамотанную деловую женщину, поклялась, что оставила свою аккредитацию в такси, и назвала несколько имен больших начальников из числа организаторов вечеринки – я хорошо подготовилась. Этот скетч продолжался минут десять; церберы проявляли законную неуступчивость, и тогда я пустила в ход козырного туза – свою названую дочь. Айседора, призывая охранников в свидетели, закричала, что из-за моей чертовой работы никогда меня не видит; хуже того, каждый раз, когда я ей что-нибудь обещаю, обязательно обману. Я дала ей слово, что проведу ее в ложу для почетных гостей, а теперь собираюсь в очередной раз ее кинуть. Для пущей убедительности она театрально уселась прямо на пол и зарыдала в голос. К нам подошла молодая женщина с бейджиком VIP, перекинулась несколькими словами с Айседорой и бросила охранникам: «Они со мной. Пропустите их». Бинго!