справились с двумя пуговицами на бодике. Понятно, почему в очереди к этому святому было так много нестарых женщин.

Но он не хотел ей понравиться разве нет? Он не улыбался. Теперь, казалось, не отрывал взгляд от недовольного мальчика.

– ДЦП?

Саша кивнула.

– А сейчас что беспокоит?

– Эпилепсия, – тихо сказала она. Внезапно захотелось уйти. Ничего не объяснять. Взять ребенка и убежать.

Он молчал, сдвинул Сашу и начал водить руками над ребенком. Водить так медленно, что могло показаться – он застыл, как черная тень, как глыба. Закрытые глаза сделали его тело недвижимым нечеловеческим

вдруг получится, а вдруг?

– Я помогу, – наконец сказал он.

– С приступами? – ошалело спросила Саша.

вот так оно – раз, и всё

– Да, с приступами и с движением. Станет лучше. Курс не меньше десяти сеансов. К пяти снимут диагноз.

– А лекарства?

– Пока не нужны, – сказал он. – Погодите. Вижу темные пятна, не физического свойства. Отчего-то ему плохо. Я сейчас постараюсь снизить давление. Только.

– Что? – Саша завороженно смотрела, как мужчина непонятно соединил пальцы и начал не то сжимать, не то мерить голову ребенка. Мальчик захныкал, а потом разрыдался. – Что «только»?

– Только курс лечения дороже приема. Запись очень плотная. Повторять надо раз в три месяца. Записывайтесь заранее.

а

да

вот и оно, человеческое

Ребенок не успокаивался. Саша очнулась. Дурман спал, будто и не было.

– Спасибо, я подумаю, – она подошла к кушетке и быстро начала засовывать маленькие ручки и ножки в бодик.

– Не затягивайте, речь о детском здоровье…

и о деньгах

– …а с Божьей помощью, с силой, которой Бог меня наделил, я смогу излечить ребенка.

– Ему надо на свежий воздух. – Саша пронеслась к коридору, потом вернулась, забыв детскую сумку с вещами, и снова метнулась в прихожую. Заученными движениями засунула мальчика в комбинезон. Он не переставал кричать. А она не переставала слышать.

это лишь продажа надежды

надежда по-прежнему хороший товар

и ничего она не вышла из моды

Кое-как надела ботинки – хорошо без застежек, – накинула шарф, куртку, боком придерживая ребенка, лежащего на скамейке. Помощник молча, недовольно смотрел на сборы, на этот побег. Ей уже было неважно. Ее замутило. Наконец Саша влезла в переноску и посадила ребенка. Толкнула дверь.

Что это было?

черт возьми как она сюда попала черт возьми что это было зачем

Она не понимала, как вышла (а Мария сразу зашла), как пошла к ангару – куда-то надо было идти. Но не успела сделать и несколько шагов.

Кто-то схватил ее за руку. Саша отшатнулась.

– Не ходи с ней.

– Что? – она обернулась, крепкие тонкие пальцы обхватили запястье и держали, не отпускали, говорили о важном. Ей хотелось стряхнуть с себя старуху, но с ребенком и вещами это было бы неудобно.

– Не ходи с ней, – старуха показала на дверь.

– С кем?

– С детоубийцей, – жестко обрубила старуха.

– Вы о ком вообще? – не поняла Саша. Она уже больше не могла сдерживаться, и в голосе слышались раздраженные окрики.

– Ты пришла с ней, – громко объяснила другая, полная пожилая женщина. – Она ребенка своего убила. Посадила на окно, а тот открыл замок и выпал.

– Что вы за ерунду говорите? – закричала Саша и сама задохнулась от своего крика. Теперь ей казалось, что на них смотрит вся толпа. – Про кого?

– Правду она говорит, – старуха кивнула в сторону полной женщины. – Милиция, или, как сейчас, полиция, убийство не доказала, может, разбираться не захотели, уж не знаю, что там случилось. Но мы-то все знаем. Года два, а то и больше уж прошло.

– А она с ума сошла, в психиатричке лежала. Собирала деньги на лечение мертвого уже ребенка. Надо же как-то жить. Год как вышла и возит вот сюда кого-то. То ли помочь, то ли еще зачем. Кто знает. Редко, но возит. Совсем с ума сошла, совсем, – повторяла полная женщина.

Саша хотела закричать.

Вдох-выдох.

– Костик?

– Да, так звали мальчика. Костя. Она рассказывала?

Да.

Костик.

Рассказывала.

сегодня утром еще был Костик

Она сказала, он был.

Утром он еще жил, из мяса и крови, из органов, сердца, печени, мочевого пузыря, лежал на кровати, ходил под себя, подумаешь, проблема, но жил, главное, жил Костик. Что случилось за эти пять часов?

Она сказала, Костик пытается выговорить: «Са-ша».

Она сказала, Костику нравится запах весны. Февраль, конечно, совсем никак не мог называться весной и даже предвесной, а по настроениям и околосвесной. Но Костик уже начинал ждать.

Она сказала, Костик любит смотреть русские сериалы – они его почему-то очень смешат. Она даже высылала запись – неритмичный гогот, залихватский, слишком для семилетнего ребенка низкий. Это было странно, не про голос, а про то, что русские сериалы могут смешить. Сашу они, скорее, могли затянуть в депрессию или вызвать ухмылку неловкой жалости. Но не смех.

А Костик что-то разглядел, что-то выведал, как-то переосмыслил. Хотя, с другой стороны, что ему еще было смотреть? Индийские фильмы? Бразильские сериалы? Американское кино? Европейский артхаус? Да. Он был волен выбирать все, что захочет. Он бы и сейчас выбирал.

Если бы был.

Она, она говорила, что он был.

Да.

Говорила.

Был.

Но его нет.

Она шла быстро. Испуганно и зло, совсем не смотрела по сторонам, летела в сторону, откуда они пришли пять часов назад. Ничего не сказала. Ждать не стала. Да и кого ждать?

Мария – сумасшедшая. Мария – убийца. Хотелось прикусить язык. А если она побежит за Сашей, а она с ребенком, которому пришлось все это вынести? Нет, совершенно безумно.

как и старушки, которые все обо всех знают

Она остановилась. Да это же просто бабки из соседних домов, им скучно, они и приходят болтать. Поэтому и знают. Поэтому и лезут. А если бы не лезли, если бы не сказали? Они с Марией так бы мило переписывались о своих детях, причем она – о Костике.

Саша зажмурилась на несколько секунд, послушала тишину, а когда открыла глаза, то увидела, как быстро потемнело. На лес опускалось одиночество.

его нет

Не никогда не было, а нет сейчас.

Это значит, что был, когда-то недавно – год назад он был,

но не сейчас.

Был. Был мальчик, что страдал,

и спасался закатом

и спасался рассветом сидя на окне.

Русскими сериалами, пением – про себя

и особым внутренним миром.

Был. Был мальчик, что не мог ходить

и говорить. Но улыбался.

Не мог помочь себе, подняться.

Он на кровати

просто жил.

Он верил и чего-то там хотел,

чего-то ждал – рассвета

И заката снова.

Снова

одно и то же. Годы напролет.

А потом не он – а кто-то – взял

и все решил. готово

Она неслась вперед. Плакала. Злилась. Страдала за Костика и за еще одного мальчика, который прижимался к ней и, казалось, все понимал, поэтому боялся даже пикнуть. Он хотел помочь. Как мог. Он вообще так много делал для нее.

Он, наверное, ее любил. Кто-то – он – ее любил.

Связь в лесу была очень плохая. Но как только показалась знакомая дорога и где-то там, вдалеке, остановка, на экране появились буквы оператора.

– Наконец-то!

Трясущимися руками Саша набрала номер:

– Инна, мне деньги срочно нужны, переведи, я тебе потом скину.

– Что? Плохо слыш…

– На такси деньги нужны.

– Ты с мелким? Где? Я сейчас сама приеду. Кинь метку.

– Не на… Ладно, сейчас. Телефон садится, мы на остановке.

Саша посмотрела на телефон. Девять процентов. Сейчас бы положить в теплый карман, на авиарежим, а через полчаса-час – или сколько там надо Инне времени доехать – включить и быть на связи.

Но адреналин бил в крови, сердце стучало. Она отправила Инне координаты. А потом набрала номер и выпалила:

– Папа, не перебивай, а то я не смогу. С ребенком не все в порядке. У него подозрение на ДЦП и приступы эпилепсии. Мы лежали в больницах и постоянно наблюдаемся у врачей. Прости, я не могла поверить, не могла объяснить. Боялась. Не могла. Я так виновата перед тобой.

– Что сразу не сказала?! Саша! Бля… это серьезно. Саш, ты, ты, зачем?!

Папа замолчал. И она молчала. Представила, как он сел и устало закрыл глаза. Поделом, заслужила, поделом. Наконец из трубки раздалось:

– А я говорил, знал: что-то