наша честь — в том, чтобы чтить ее, в ее спасении — наше спасение, в ее сохранности — наша сохранность, в ее жизни — наша жизнь. Если мы оставим ее, будем непременно заклеймены позором и справедливым порицанием, ибо здесь есть место распятия и наша цель, здесь есть алтарь и место жертвы[146].

Побудительным мотивом для крестоносцев, по всей видимости, стало глубокое чувство любви к ближнему в августинианском понимании. Беда в том, что Августин имел в виду отнюдь не «возлюби только того ближнего, с которым согласен». В связи с чем возникает вопрос: как эта самая любовь к ближнему уживалась с насилием в человеке XI века? К счастью — по крайней мере, для крестоносцев, — у Августина был ответ и на этот вопрос, и заключался он в концепции справедливой войны. Августин видел в войне акт исправления, подобный наказанию ребенка за плохое поведение. Он писал:

И поэтому заповеди «не убивай» отнюдь не преступают те, которые ведут войны по велению Божию или, будучи в силу Его законов, то есть в силу самого разумного и справедливого распоряжения, представителями общественной власти, наказывают злодеев смертью[147], [148].

Покуда причины вашей войны правильны, то есть пока вы сражаетесь за Господа, а не ради личной выгоды или из ненависти, она справедлива. Более того, такая война может служить проявлением любви uti. Убить грешника — значит очистить землю от греха, что, по мнению Августина, есть благо. Благом это считали и крестоносцы.

С помощью Божьей любви

Однако проблема остается. Крестовые походы, очевидно, не были исключительно актом любви к Богу, ближним и Святой земле. В них чувствовалась и изрядная доля ненависти. В письме-наставлении, написанном папой Урбаном в 1095 году, говорится, что «ярость варваров, к прискорбию, поразила и опустошила церкви Божьи»[149]. Свидетельства современников о крестовых походах пестрят описаниями мусульман как варваров и антихристов, «презренной и низменной расы, поклоняющейся демонам», и другими полными ненависти эпитетами[150]. Крестоносцы всей душой ненавидели своего врага. Для них мусульмане были не просто противником, а угрозой и опасностью. С точки зрения августинианства враги — это грешники. Требовалось противостоять «ярости варваров», поклонению демонам и подобным вещам; Августин увидел бы в этом праведную ненависть, рожденную из любви к Богу. Вероятно, хронисты-христиане полагали, что предавать смерти тех, кто занимался распространением других религий, то есть, по их мнению, грешников, также считается актом любви uti. Само собой, ни крестоносцы, ни летописцы не были святыми, даже если святым был тот, чьему пониманию любви они следовали.

Папа Урбан использовал представления Августина о любви, чтобы вдохновить первых крестоносцев, утвердить свое положение единственного папы и попытаться воссоединить православную и католическую церкви. В первом и втором он преуспел, в последнем же — не вполне. Церкви продолжили отдаляться, и участники Четвертого крестового похода лишь усугубили ситуацию, когда решили вторгнуться в колыбель православия. Однако потребность стольких людей в Европе выразить свою uti-любовь — совершить что-то во имя Бога, чтобы приблизиться таким образом к благодати, — превзошла даже самые смелые ожидания Урбана. Безусловно, не обошлось и без обещаний каникул от чистилища и части трофеев — в награду за труды. Но оказалось, что выражение uti может быть очень и очень полезным.

От кровавой жертвы к благодати и любви

Христиане часто повторяют: «Бог есть любовь». При этом они вольно или невольно цитируют святого Августина. Это упрощенная версия его описания любви как глубокой привязанности, основанной на том, что вы цените Бога, думаете о нем и желаете с ним воссоединиться. Согласно современным христианским представлениям о Боге, любовь обоюдна и Бог и Иисус любят вас так же сильно, как вы их. Вот каким живучим оказался эмоциональный режим, введенный Августином. Он определил видение христианской любви, составляющей ядро веры в лучших ее проявлениях. По сей день под сводами христианских церквей эхом разносятся рассуждения о том, что любить ближнего — значит поставить свои чувства на службу Богу и Иисусу и что нет плохих и хороших чувств, их ценность определяется тем, как их направить. Можно с уверенностью сказать, что без идей Августина о любви наш мир был бы совсем иным. Если бы не его влияние, христианство могло бы до сих пор основываться на кровавой жертве, совершенной Мессией, а не на акте божественного милосердия и Божьей милости. Сложно сказать, сколько из 2,4 миллиарда тех, кто называет себя христианами сегодня, были бы христианами при таком развитии событий.

Что касается чуть менее далеких событий, когда я говорю, что интерпретация любви Урбана повлияла на историю так, как ему и не снилось, я имею в виду не только крестовые походы. Последствием этой серии конфликтов стали три века ожесточенных войн между христианской Европой и исламским Ближним Востоком, длившиеся до тех пор, пока в 1396 году во время битвы при Никополе силы ислама не объединились. В результате кровавой резни возникла новая великая держава — Османская империя. Именно туда мы и отправимся — в момент, когда Османская империя изменила правила игры. Пусть и случайно.

Глава 5. Чего боялись османы

Вечером 28 мая 1453 года (или 857 года по исламскому календарю хиджры) между рядами османского войска, стоящего у стен великого города Константинополя, шел человек в капюшоне. Он переходил от одной группы солдат к другой, от батальона к батальону, от подразделения к подразделению. Эти воины держали осаду уже шесть недель, обстреливая городские стены из пушек. И далеко не простых. Взять хотя бы «Базилику» Орбана — это восьмиметровая пушка, настолько массивная и мощная, что количество залпов ограничивалось семью в день. Шесть недель осады были изнурительными, напряженными и не всегда успешными. Моральный дух бойцов стал ослабевать. Но их предводитель, султан Мехмед II, умел вселять храбрость. В тот вечер талант убеждения не мог его подвести, потому что на следующий день был назначен финальный штурм Константинополя. То, что султан объявил день искупления и молитвы, привело в порядок мысли солдат. Это помогло им вспомнить, зачем они здесь и сколь великой наградой станет завоевание Константинополя.

По правде говоря, материальное вознаграждение не было бы таким уж щедрым. По крайней мере, для стороннего наблюдателя. С началом крестовых походов блеск некогда великого