– Да знаю, знаю. Бутылку коньяка в комнате отдыханашли, неужто она и впрямь целую бутылку выпила? Просто в голове неукладывается.

– Разные бывают обстоятельства. Предположим, скверно надуше у нее было, вот она и решила выпить, отвлечься.

– Да с чего скверно-то? – всплеснула рукамиженщина. – В толк не возьму.

– Вот чтобы это выяснить, я и пришла к вам.

– Вы что ж думаете, она сама, что ли? – Голос онаопять понизила и последние слова произнесла шепотом. Я пожала плечами. –Быть этого не может. Я так Ленке и сказала.

– Что за Ленка? – насторожилась я.

– Да у Сапруновых, что напротив живут, домработница.Такая балаболка. Вчера прибежала и давай трындеть: вся улица, говорит, болтает,что Людмила сама из жизни ушла. Выпила для храбрости и бултых…

– А что за причина у нее была, Ленка не сказала?

– Конечно, как же без этого. На работе у нее всеразладилось. Но вы сами подумайте, неужто женщина, у которой такой хороший муж,ребеночек, руки на себя наложит из-за какой-то работы? Смех один. В деньгах онане нуждалась, ну и плюнула бы на эту службу.

– Разумно, – согласилась я. – Одно смущает:коньяк в таких количествах без повода не пьют, если человек к спиртномуравнодушен.

– Это я не знаю. Может, правда из-за работы переживала,вот и выпила. Потом решила в бассейне искупаться, чтоб хмель вышел, беда иприключилась. Уж вы мне поверьте, я сама все эти дни только и думаю, что дакак… В голове у меня эта бутылка не укладывается. Откуда соседи-то узнали, таже Ленка… я ни словечка никому… вот ведь. Сама Людмила не могла, нет. А Ленкелишь бы сболтнуть чего, сначала с машиной этой пристала, потом…

– С какой машиной? – насторожилась я.

– Ой, да чепуха, ей-богу… – махнула она рукой.

– Вы мне все-таки расскажите, – не отставала я.

– Ленка говорит, что машина к нашему дому подъезжала, кхозяйскому, я имею в виду. Часов в восемь вечера. Такси. И выехали через ихпрогон, а они там елок осенью насажали, ну и елку одну помяли. А Сапрунов вродев окно такси-то видел и жаловаться надумал, почему ездят где не положено. Хотелпозвонить куда следует, да номер машины не успел заметить.

– Я не поняла, такси что, Людмила Матвеевна вызывала?

– Уж этого не знаю.

– А Ленка что по этому поводу говорит?

– Да ничего. Подъехала машина к нашей калитке, потомуехала, а приезжал ли кто или Люда уезжала, не ясно.

Это показалось мне интересным. Погибла Корзухина гораздопозднее, где-то в промежутке между двенадцатью и тремя часами ночи. Нонеизвестный гость мог знать о причине перемены в настроении Людмилы, хотяпочему обязательно гость? С таким же успехом сама Корзухина могла к кому-тоотправиться. Если все-таки был гость, хотелось бы знать, когда он дом покинул иесть ли у него алиби на момент… я едва не подумала «убийства» и в досаденахмурилась, поспешно попеняв себе: речь идет о несчастном случае или осамоубийстве. Если все-таки о самоубийстве, вполне возможно, что к такому шагуКорзухину кто-то подтолкнул. В общем, такси очень меня заинтересовало.

– А имя-отчество Сапрунова не подскажете?

– Виктор Альбертович.

Я удовлетворенно кивнула, с Виктором Альбертовичем мы былиочень хорошо знакомы.

– Скажите, – помедлив, спросила я, – вчера напохоронах было много родственников?

– Народу много было, а уж кто родня, кто нет, не знаю.Людмила Матвеевна говорила, нет из близких у нее никого, только тетка, котораяее воспитала, но та в прошлом году померла. А у Владимира Сергеевича родителиживы, они из района приехали. Немолодые уже, но посмотреть на них приятно,такие хорошие люди, оттого и сына достойного вырастили, ведь когда ребенокрастет в любви и согласии… – Тут Лидия Михайловна отвлеклась на своипроблемы, но после десятиминутного отступления вспомнила о родственникахКорзухина. – За сына они очень переживали. Мама-то его все времяповторяла: «Видно, у него судьба такая».

– Насчет судьбы, пожалуй, я соглашусь, –пробормотала я. – А дочка Корзухина от первого брака на похороныприезжала?

– Была, – кивнула Лидия Михайловна. – Утром,часов в десять, приехала. А с кладбища сразу к себе вернулась. ВладимирСергеевич мне объяснил, что работа у нее важная. Я, признаться, и не знала, чтоу него еще дочка есть. Он вчера подвел ее ко мне и говорит: «Вот, Лидия Михайловна,моя старшая», а у меня и глаза на лоб. В соседней области она живет, училасьтам на художницу и осталась.

– Она что, ни разу к отцу не приезжала?

– Не знаю, при мне – нет. Но я ведь три дня в неделюприхожу. Что там у них в остальное время делается – не знаю.

– В доме, скорее всего, были ее фотографии.

– Да не было никаких фотографий, то есть снимков полно,но везде они втроем. И Людмила о том, что у Владимира Сергеевича еще дочкаесть, мне ни разу не обмолвилась, почему я и удивилась.

– С отцом у них какие отношения? Не обратили внимания?

– Хорошие, какие еще?

– То есть ничего такого вы вчера не заметили? –«Ничего такого» я выделила, а теперь Лидия Михайловна смотрела на меня взамешательстве.

– Не приглядывалась я. Только подумала, что ВладимирСергеевич, должно быть, первый раз совсем молодым женился, дочка-то ужвзрослая.

– Ей двадцать шесть лет.

– Вот-вот. Неряшливая она какая-то. И на отца совсем непохожа. Она старалась возле Вики держаться, обнимала ее, а та все к отцу, все котцу, вроде как дичилась ее. Уж вы меня простите, я ведь по хозяйствухлопотала, мне вокруг смотреть было некогда. Но старшая-то мне не приглянулась,если честно. Смотрела исподлобья, вроде чем-то недовольная. Я вот вам наговорюсейчас, а вы решите, что я вроде Ленки, – забеспокоилась женщина.

– Это вы напрасно, – заверила я.

Мы еще немного поболтали, однако больше ничегозаслуживающего внимания я не услышала и поспешила проститься. Лидия Михайловнапроводила меня до порога.

– Вы Владимиру Сергеевичу не рассказывайте, что вас опятьбеспокоили, ему сейчас тяжело… – со вздохом заметила я.

– Что вы, я понимаю. Буду молчать.