А вдруг он живет с кем-то? По спине пробежал холодок от мысли, что Вулфман делит кров с женщиной. Или, хуже того, с женой.

Семьянин? Отец? Но при этом изгнанник?

Нет, маловероятно.

Точно нет. Нам запрещалось производить потомство. До чего сухой клинический термин – «производить потомство»! Когда мама рожала нас с Родди, это называлось «завести ребенка» – согласитесь, звучит куда приятнее, человечнее.

Стоило вспомнить о маме, как на меня нахлынуло чувство пустоты, отчаяния. Хотелось крикнуть: «Мама, папа! Простите, что подвела». Догадываются ли они, что их дочь жива? Родди наверняка в курсе и может им сообщить. Или хотя бы намекнуть.

Собрать досье на человека в Зоне 9 – задача не из легких. Айра Вулфман не был известной личностью и вряд ли числился в библиотечных каталогах. Тем не менее я решила порыться в громоздких деревянных ячейках с табличкой «Психология, XX век». К моему величайшему удивлению, в картотеке обнаружилась масса статей, где Айра Вулфман присутствовал в числе соавторов Эй-Джей Акселя. Однако персональной информации найти не удалось.

Как студентке, мне часто приходилось бывать в библиотеке. В САШ-23 подобные заведения упразднили давно, а старые помещения приспособили под более актуальные нужды. Огромное здание местной библиотеки, доверху набитое книгами, внушало мне благоговейный трепет. В прежней жизни мы пользовались преимущественно электронными изданиями, а вот «бумажными» – крайне редко, в отличие от Зоны 9 образца 1959 года. В САШ-23 государство контролировало все электронные сообщения и операции – нечего было даже думать отыскать в Сети литературу, не одобренную ИБГБ (Информационным бюро госбезопасности). Газеты и журналы, предварительно прошедшие цензуру, тоже публиковались исключительно онлайн.

Государство в середине двадцатого века не могло контролировать все и вся, однако поражало то, что, несмотря на царящую свободу, в Зоне 9 отсутствовал свободный дух!

Университетская библиотека располагалась в бледно-розовом особняке из песчаника, с ротондой, изящными колоннами и широкими каменными ступенями, спускавшимися к выложенной плитами аллее. Ярко освещенная ротонда маяком сияла на многие мили. Напротив высилась часовня и административный корпус, а через лужайку стояло историческое здание гуманитарного колледжа имени Хендрикса, возведенное в 1891 году по особому указу местного правительства. Неподалеку разместился факультет естественных наук Маккейба – недавно к нему надстроили дополнительные корпуса для физики, математики и психологии (после запуска спутника эти отрасли развивались с ошеломительной скоростью).

Повсюду росли уже знакомые мне деревья: дубы, вязы, сосны, березы. И самое красивое, с удивительно чарующим названием – можжевеловая сосна. Мощеные тропинки перемежались с грунтовыми. На отшибе помещался дендрарий – холмистая территория, раскинувшаяся на многие мили. Мои соседки туда не наведывались. А зачем? Очень уж далеко и скучно. Им хватало походов по крутым склонам кампуса! Я тоже не отваживалась пройти лишнюю милю до дендрария: боялась слишком удалиться от «эпицентра» и привлечь внимание незримых наблюдателей.

В университете Вайнскотии обучалось порядка девяти тысяч студентов, однако со стороны он больше смахивал на заповедник. На лужайках, обрамлявших университетский городок, по утрам бродили олени. В зарослях мелькали дикие индейки, фазаны, лисы, еноты. Поговаривали даже о черных медведях. Существа, о которых я слышала, но никогда не видела вживую – только на картинках и голограммах.

На первых порах Вайнскотия чудилась мне фантасмагорией – пугающей, зыбкой. В голове вертелась назойливая мысль: это все не наяву, просто иллюзия. В Бюро информационной пропаганды, где трудился Родди, работали талантливые хакеры, создававшие по заказу правительства необычайно реалистичные ПВП (подсознательные виртуальные пространства). Появилось целое подразделение, добивавшееся того, чтобы «виртуальные» звуки шли как бы извне, а не возникали внутри черепной коробки; подозреваю, нечто подобное касалось и непосредственных ПВП. Учитывая, в каком упадке находились территории Северной Америки, спрос на виртуальные пейзажи был чрезвычайно велик; даже сильные мира сего вкладывались в развитие данной отрасли. В Вайнскотии меня не покидало чувство, что стоит мне отвернуться, и «исторический» кампус растворится, точно чернила в воде.

Интересно, настанет ли день, когда окружающая фантасмагория покажется мне реальной и поможет обрести покой?

Еще я долго не могла приноровиться к книгам. К бумажным прямоугольникам, предназначенным для чтения. Непрактичные и громоздкие, их приходилось держать в руках, чтобы переворачивать страницы. При себе получалось носить максимум шесть книг, а в электронной умещалась тысяча наименований. С другой стороны, никакие перебои с электричеством не могли нарушить процесс чтения. Но самое поразительное, во время чтения возникало чувство близкого родства с книгой, как с живым существом, – для электронных носителей ощущение совершенно немыслимое. Покончив с произведением в электронке, его убирают в архив или удаляют безо всяких сантиментов или сожаления. Его не ставят на полку, не любуются обложкой. Иначе говоря, ликвидируют.

Как бы мне хотелось обсудить свои мысли и тревоги с Айрой Вулфманом. Узнать, есть ли хоть какая-то надежда обрести здесь покой и счастье.

* * *

– А, доктор Вулфман! Да, он, – тут моя собеседница понизила голос до шепота, – «особый случай».

Под предлогом желания устроиться на полставки на кафедру психологии я заполнила анкету соискателя вакансии, а заодно поболтала с секретаршей – приятной замужней дамой по имени Бетани. Я долго распиналась, какое счастье работать бок о бок с такими выдающимися личностями, как профессор Аксель и доктор Вулфман. Кстати, последний проводит у нас еженедельные срезовые проверки. Вот бы узнать о нем побольше. Бетани с готовностью поведала, что Айра – самый многообещающий молодой ученый на факультете, часто публикует статьи в соавторстве с Акселем, выступает на конференциях.

Доверительным тоном, нисколько не удивляясь моему повышенному интересу к Вулфману и равнодушию к Акселю, Бетани рассказала, что Айра работает здесь шестой год, живет один и «с головой погружен в науку»; на корпоративы и вечеринки не ходит, хотя его постоянно зовут.

– Исключение он делает только для Акселя. А куда деваться – с профессором шутки плохи! – Помолчав, Бетани шепотом добавила: – Вулфман не женат, невесты нет. Общается лишь с коллегами. Прямо волк-одиночка.

Бетани явно догадывалась о моем увлечении преподавателем. В семнадцать лет влюбленность не скроешь. Пару раз секретарша с искренним сочувствием косилась на мою левую руку, не украшенную кольцом.

Поэтому я отважилась продолжить расспросы: где его семья? Навещают ли его родственники?

– Зришь в корень, – вздохнула Бетани. – Бедный Айра. Он ведь сирота, рос без матери, но самое ужасное – его опекуны, милейшие люди, погибли в автокатастрофе. Он приехал откуда-то с востока – вроде бы из Нью-Йорка. Ни дома, ни родных. Всю жизнь сам по себе – его слова.