Этот человек видит тебя насквозь. Твое счастье, неугасающую улыбку. Даже твою любовь.

К слову, капитан Шалом заядлый читатель, у него целая библиотека подержанных книг. В отличие от нас, он редко смотрит телевизор, но, даже сидя перед экраном, не может сдержать гримасу отвращения и негодования. (Особенно он ненавидит передачи и фильмы про солдат, вооруженные силы, ветеранов, войну и, к вящему разочарованию Джейми, на дух не выносит антивоенные протесты вместе с Комитетом по разумной ядерной политике.) В хорошую погоду бывший морпех с книгой под мышкой ковыляет во двор. Там он облюбовал отличное местечко с видом на пруд и повесил гамак. Надо сказать, дядюшка милостиво разрешил мне лежать в гамаке, когда вздумается, однако я ни разу не воспользовалась предложением, поскольку чувствовала в нем затаенную угрозу. Теплым погожим деньком, когда капитан Шалом устроился в гамаке у пруда, я прошмыгнула в его комнату взглянуть на книги, хотя Джейми предупреждал, что в основной массе это исторические труды о войне. Мелькнула мысль поискать оружие, но я не дерзнула нарушить личное пространство инвалида. Рука не поднималась шарить в ящиках письменного стола или под матрасом.

С порога меня поразила скудность меблировки: голый пол без ковра, стол, кресло, торшер, явно позаимствованный с помойки. Как ни странно, в комнате царила чистота: кровать аккуратно застелена, будто в казарме, – покрывало натянуто и подоткнуто, подушка основательно взбита. (Я улыбнулась при мысли, что Джейми никогда не заправляет постель, выставляя напоказ скомканное белье.) В помещении имелся единственный книжный шкаф, футов пять высотой, однако книги (помимо стандартных томов, попадались большие фолианты, альбомы с фотографиями) были повсюду – на полу, на столе, на подоконнике. Поколебавшись, я взяла книгу с полки, хорошенько запомнив, откуда именно, чтобы потом вернуть на место, не вызвав подозрений у законного владельца. Однако под обложкой отказалась пустота – чистые листы.

Тщетно я переворачивала страницы – ничего, пусто.

На корешке и обороте тоже ни словечка.

Трясущимися руками я сунула книгу обратно в шкаф и схватила другую. В глаза бросились печатные буквы, но слова расплывались, ползли кляксами. Основательно перепугавшись, я открыла третий том – вновь страницы нечитаемого текста, похожие на иероглифы знаки, ни одной знакомой буквы. Следом нахлынуло леденящее кровь, но поразительно спокойное осознание: это потому, что ты спишь. Во сне невозможно прочесть печатный шрифт.

Я быстро поставила книги в шкаф, сбежала вниз по лестнице и с тех пор ни разу не возвращалась в комнату капитана Шалома.

* * *

Врачи говорят, мои травмы никогда не заживут – неврологические расстройства не лечатся. Я буду страдать мигренями, в отличие от большинства домашних, не смогу играть в мяч – всякий раз, играя со сводными племянниками, я мазала и краснела от стыда. В ненастную сырую погоду у меня ломит ноги. К вечеру садится зрение. Глаза болят и слезятся. При малейшем волнении подскакивает пульс, даже если сильно не нервничать.

И я по-прежнему плáчу без видимой причины.

В такие моменты Джейми торопится меня утешить и никогда не спрашивает, в чем дело. Руфус тоже прибегает, заслышав мой плач.

Сегодня к нам приедут гости. Если не ошибаюсь, приятели Джейми из Мэдисона – противники ядерных испытаний и по совместительству художники. Понятия не имею, сколько народу соберется за столом в ближайшие дни, но помощь с готовкой и уборкой мне гарантирована. Как ни странно, посреди толпы и всеобщей суматохи чувствуешь себя на удивление спокойно – в крайнем случае я в любой момент могу уединиться в студии.

На ферме Херон-Крик всегда рады гостям – таков девиз Джейми.

Если вдруг окажетесь в наших краях или поблизости от Вайнскотия-Фолз, штат Висконсин, непременно загляните к нам, места всем хватит.

Пожалуйста, приезжайте! Буду счастлива с вами познакомиться. И гостите сколько пожелаете.

Огромное спасибо Грегу Джонсону за неизменную внимательность, вдумчивость и снисхождение при чтении рукописи. Спасибо моему мужу Чарли Гроссу – за его бесконечную поддержку.