Тут подавали самый вкусный в Москве кофе, самые свежиеананасы и только что выловленных в Сен-Мало устриц. Тут праздновали днирождения выросших дочерей и их помолвки с «достойными людьми», которые или ужесостояли в клубе, или же автоматически должны были стать его членами.

Олег Петрович Никонов, бывший старший научный сотрудник,бывший начальник лаборатории и автор многих научных статей, когда-тоэкономивший свои честно заработанные двадцать долларов, которые непременнонужно было привезти домой «нетронутыми», чтобы порадовать жену, обожал клуб«Монарх» и платил бешеные деньги за членство в нем.

— Кофейку, Олег Петрович? — негромко спросил возникший изприглушенного света знакомый метрдотель и неуловимым движением указал ОлегуПетровичу именно то место, где его ожидал партнер. Это было сделано таквиртуозно и незаметно, что Олег Петрович его движения даже и не заметил, апросто глаза словно сами по себе сразу нашли нужного человека.

— Олег Петрович! А я вас… уже давненько поджидаю.

— День сегодня нескладный, — негромко сказал Олег, направляяськ креслам.

— На лыжах катались? Погодка сегодня замечательная!

Счет пошел. Это был первый удар по воротам.

— Холодно на лыжах, Виктор Иванович! — возразил Олег,подходя, и энергично тряхнул сильную сухую руку.

— Выпьете?

— Не откажусь.

Партнер пил коньяк, который Олег не любил, но пришлосьзаказать то же самое.

— И кофе, как обычно.

«Как обычно» — это означало большую чашку очень крепкогокофе, коричневый сахар, глоток холодных сливок и итальянскую минеральную воду.

Олег Никонов всерьез верил, что итальянская минеральная водалучше французской или скандинавской, что кофе должен быть определенной марки, асливки именно холодными, и от души презирал тех, кто ни во что это не верил.

Он так привык притворяться перед другими, что в конце концовнаучился притворяться перед самим собой!

Официант ускользнул прочь, никем не замеченный, как Золушкас бала, и Виктор Иванович смеющимися глазами посмотрел Олегу в лицо.

— Когда вы улетаете?

— В конце следующей недели.

— Вас, молодых, все носит по разным странам! А нам,старикам, дома как-то привычней. В родном колхозе, знаете, и овин — дворец!

Олег глянул на сигарный ящик, который поднес все тот женикем не замеченный официант, неторопливо выбрал сигару, и ящик сам собойиспарился, зато на его место явилась специальная пепельница, длинные спички игильотинка для сигар.

— Колхоз, говорите? — переспросил он и тут только позволилсебе улыбнуться. — Дай бог нам такой колхоз, всем и каждому в отдельности!

Виктор Иванович владел обширным поместьем на берегуИстринского водохранилища. Поместье было самое настоящее — с домом, мезонином,службами, огородами, оранжереей, чайным павильоном, небольшой пристанью, гделетом на специальных лагах вздымалась белая трехмачтовая яхта, а зимой на льдуустраивались каток и иллюминация.

Когда начались брожение умов и всяческая неразбериха в духеотъема незаконно присвоенной земли по берегам незаконно присвоенных речек,Назаров только посмеивался. Весь местный народец был за него горой, ибо ВикторИванович не только сам жил-поживал, но и другим жить давал. Рядом со своимпляжиком Виктор Иванович оборудовал второй — для всех желающих — с белымпеском, кабинками, лавочками, подъездной дорогой и даже чебуречной под названием«Пиво-Воды». Никто и помыслить не мог, чтобы поместье, к примеру, отняли, апляжи вернули народу, то есть превратили бы в помойку и стоянку дляавтомобилей. У Виктора Ивановича пляжи регулярно убирались, песочек довозился,машины на берег не допускались, пиво с водами никогда не скудели, деревцазеленели, а минувшим летом волейбольную сетку натянули и утрамбовали площадкупод игру в городки. Почему-то считается, что русский человек любит этунациональную забаву и с удовольствием предается ей в часы досуга, однако вгородки никто играть так и не стал, и на площадке поставили пластмассовые горкии раскрашенные паровозики — для малышни.

Виктор Иванович в своем «колхозе» был един в трех лицах — ибог, и царь, и отец родной, и Олег вполне понимал его привязанность к отчизне.За границей он был просто богатый человек со всеми атрибутами, присущиминуворишу, — отели, лимузины, курорты и ювелирные магазины на площади Вандом вПариже. А на родине на него молились, а это всякому приятно!..

— Пора тебе, Олег Петрович, тоже домиком обзавестись, —говорил между тем Виктор Иванович, — чего в городе-то страдать, ни воздуху, нипростору!.. Вот у нас в колхозе сейчас так замечательно! Дымком пахнет, каминтопится, вечерком выйдешь на морозец, пробежишься с собаками — и в баньку! Какхорошо!

— Вкусно рассказываете, Виктор Иванович!

— А что там, вкусно-невкусно! Вы, молодые, теперь всезнаете, все понимаете, во всем разбираетесь, а самое-то главное что?.. Самоеглавное — быть ближе к земле, к настоящему, истинному! А где тут найдешьистинное? Вот в этом клубе твоем, что ли?!

Олег улыбался, раскуривая сигару. Счет очкам он уже потерял,Назаров сегодня решил отчитать его по полной программе, кажется, на его языкеэто называлось «пожурить».

А что ж не пожурить, говаривал он, когда есть за что!..

— Мы, старики, вам, молодым, еще сто очков вперед дадим, авсе почему? Потому что мы крепкой породы, а вы все хлипкие какие-то и вдали отприроды!..

— Да какой же я молодой, Виктор Иванович! — возразил Олег. —Сорок три года скоро! Я уже… средне молодой!

— Сорок три года! — презрительно фыркнул Назаров. —Мальчишка! Я в вашем возрасте штангу выжимал и на турнике сто раз могподтянуться, а все почему?

— Потому что крепкой породы, — не выдержал Олег Петрович. —Так что там у нас с вами выходит, Виктор Иванович?

Партнер, видимо, понял, что воспитательный процессзатянулся, помолчал для порядка и заговорил о делах.

Никонов покупал помещение под картинную галерею — ко всемсвоим многочисленным занятиям Олег Петрович планировал добавить еще игалерейку, где можно было бы выставлять и продавать картины, скульптуры ипрочие художественные произведения. Затевая галерейку, Олег преследовал двецели — дома у него эти самые художественные произведения уже решительно непомещались, картины стояли в кабинете, занавешенные тряпками и прислоненныеодна к другой, и хорошо было бы завести под них отдельное помещение, ну, изаодно занять чем-нибудь предыдущую пассию, которая из разряда пассий перешла вразряд старых подруг.

Пассия была художницей, не слишком хорошей, но… продвинутой.Носила длинные юбки с кружевной подбивкой вместе с солдатскими шнурованнымиботинками, толстые выпуклые железные браслеты по пять на каждой руке, крупныебусы, узкие очочки и бархатную повязку на бледном лбу. Олег Петрович быстроутомился в ее обществе, ибо нужно было не только весело проводить время, но и«соответствовать», а «соответствовать» ему было сложновато — иногда он не мог содного взгляда отличить Бастьен-Лепажа от Лермита, а уж в современном искусствевообще почти ничего не понимал, и девушку это сердило. Изображенный на картинеогромный коричневый глиняный унитаз, заваленный доверху отрезаннымичеловеческими головами с высунутыми и прокушенными языками, мученическиискаженными ртами, заведенными или скошенными глазами, и с трубой, из которойвытекает река нечистот, подозрительно похожая на человеческие мозги, вперемешкус книгами, партитурами, какими-то свитками, представлялся Олегу Петровичуплодом больного воображения художника. А девушка твердила, что именно так исоздаются все шедевры, и литературные, и музыкальные, — всякие шедевры, вобщем!..