гранд-дам. Душою дела и управляющим был Осип Андре­евич Правдин1. В состав труппы переменно входили артистки и арти­сты, подобных которым не было и нет: Ермолова, Федотова, Медведева, Садовская, Никулина, Лешковская, А. Яблочкина, А. П. Ленский, Го­рев, М. Садовский, Рыбаков, Н. Музиль, Макшеев, Багров, Рыжов. Ре­пертуар: «Укрощение строптивой», «Гамлет», «Орлеанская дева», «Мария Стюарт», «Бешеные деньги», «Дон Жуан», «Медея»2 и «Последняя воля»3, «Горе от ума», «Цепи» 4 и т. п.

Города: Одесса, Тифлис, Варшава, Киев, Волга и все крупные города России.

Мы любили посещать Одессу, тогда еще красивую, благодаря город­скому голове Маразли 6, где был чудный большой театр и море и где публика нас хорошо принимала.

В 1889 г. с нами поехал Ал. Павл. Ленский. Гамлет, Дон Жуан, Сюл- ливан и проч.8 Был, конечно, Правдин, Греков7,— все с женами.

Между ними шли оживленные толки о Чехове, который находился чзколо умирающего брата, художника Николая. Затем, говорят, брат скончался. Усиленный разговор о том, чтобы выписать Антошу Чехова ■с тем, чтобы его развлекать.

О Чехове тогда уже много говорили как о яркой восходящей звезде и интересном литературном таланте. Я многое его читала и, конечно, «Пе­стрые рассказы» 8, от которых пришла в восторг. Позднее Антон Павло­вич взял у меня этот экземпляр для переиздания и даже шутя дал распис­ку, что возвратит этот именно том (расписку берегу), но возвратил пере­изданный. От старого тома у меня осталась только курьезная виньетка с подписью Чехонте 9. При разговорах о Чехове и слухах о его приезде у меня, как говорится, были ушки на макушке. Работа в поездках, по крайней мере у меня, была каторжная. Каждый день репетиции, спек­такли. Часто сегодня в одном городе, завтра в другом. Ночью укладка костюмов на машину, в пять утра с машины на пароход. В четыре часа дня приезжаем в гостиницу чужого города, разбор костюмов, а в восемь спектакль. И мы были счастливы, когда добирались до Одессы, до морского купанья!! Это был у нас сравнительный отдых.

И вот выдался денек полной свободы, и мы компанией отправились на «Большой Фонтан». Мужчины кончили купанье, вышли на верхнюю площадку и с кем-то оживленно беседуют. Смотрю, молодой человек, стройный, изящный, приятное лицо, с небольшой пушистой бородкой; одет в серую пару, на голове мягкая колибрийка «пирожком», красивый галстух, а у сорочки на груди и рукавах плоенные брыжжи. В общем, впечатление элегантности, но... о ужас!! держит в руках большой бумаж­ный картуз (по-старинному «фунтик») и грызет семечки... (привычка южан). Спрашиваю: «Кто это?» — «Разве не знаете?! Это Чехов!» — Че­хов??! Грызет семечки? Звезда... Литератор... с фунтиком!.. Чувствую, облака подо мной опускаются... Ленский кричит: «АнтонПавлович, идите сюда! позвольте вас представить нашей Клеопатре, которая не верит, что вы Чехов, потому что вы грызете семечки». Чехов живо подошел, раскла­нялся. «Я самый и есть. Выписан сюда на гастроли. Не угодно ли?» — предлагает мне семечек. Презирая это занятие, огорченная, разочарован­ная, я смущенно помотала головой, а так как почти стемнело и мы собра­лись ехать, то он предложил мне руку и, продолжая грызть ненавистные семечки, сел со мной на извозчика, всю дорогу убеждал меня погрызть, болтал и смешил.

Я была спасена. Он вывел меня из отчаянного положения. Я вообще из диких, мало общительна, говорить не умею, а тут пришлось внезапно познакомиться с восходящей звездой, литератором, значит существом особенным, да еще молодым — того гляди, на смех подымет. С таким су­ществом и разговор должен быть особенный, мало того, что умный, но еще и стильный и уже во всяком случае сверхграмотный... Словом, сидела я на гвоздях и кляла и Ленского, и себя, и «счастливый случай». Но Че­хов учуял мое несчастное положение, сумел втянуть меня в разговор, и я всю дорогу болтала и хохотала. Вернувшись домой в Одессу в нашу «Северную гостиницу», мы отправились всей компанией ужинать. Антон Павлович был так мил, так прост, так пленил своим юмором, что я была положительно очарована. С этого дня мы с ним подружились.

Наша артистическая компания делилась на три разряда: к первому принадлежали люди обеспеченные и в Москве, и в поездке большим жа­лованием, они могли есть, что хотели, и делать интересные покупки. По- нынешнему, их назвали бы буржуями. Второй разряд хотя работал много и хорошо, но получал значительно меньше. Ведь и прежде была, да и те­перь есть, система не подносить два гриба на ложке. А раз получали мень­ше, то соответственно и расходовать могли меньше. Но мы, особенно жен­щины, старались иметь определенный угол и какое-то хозяйство в склад­чину. Гнездо, как у старшей, было у меня, компаньонками моими по хо­зяйству были: Глафира Викторовна Панова, молоденькая, только начавшая свой артистический рост девушка, уехавшая в первый раз от папаши и мамаши и всего конфузившаяся. Позднее она вышла замуж за артиста Арбенина и теперь бабушка-красавица 10. Вторая компаньонка была Е. П. А., немного уже видевшая свет и раньше знакомая с Чехо­вым11. И она теперь замужем и мать семейства. Иногда к нам присоеди­нялся М. Ф. Багров 12.

Отдых наш был после спектакля, когда мы могли и попить чайку, и поесть, и наболтаться вдосталь. Сборный пункт был всегда у меня в № 48, в четвертом этаже «Северной гостиницы». Комната эта стала с этих пор исторической.

Раз блаженствуем мы после спектакля за самоварчиком, стук в дверь. — «Кто? Войдите!!» Вдруг в приотворенную дверь лезет белое длинное узкое полено. «Ай! Ой! Что это? Что это?» — «Это мы!» Смотрим, вылезает из двери держащий в руках полено (оказавшееся длиннейшим белым фран­цузским хлебом) длинный худой мужчина с черной головой и за ним

37 Литературное наследство, т. 68

Антон Павлович Чехов. «Ради бога, простите, не гоните и напоите чайком! Вот это хлеб-соль, это дыня, это сосиски, и это Сергеенко! 13 Мужчина смирный, но курящий. Разоружайся!» — обратился он к Сергеенко, ко­торый стоял с булкой, как солдат с ружьем. Поднялась суматоха: куда девать булку? Комната небольшая, стол тоже. Решили разрезать ее на три части, подостлав на сундуке газеты. Я была сконфужена и даже оби­жена приношением, но объявили: иначе нельзя, складчина! Позвонили еще стаканов! Их принес старый лакей Михайло, несмотря на позднее время одетый во фрак и белые нитяные перчатки. У нас были два лакея, оба Михайлы. Этого мы прозвали Михаил Архангел, ибо он был важен, строг и часто читал нам нравоучения. Второго мы прозвали Михайло Ма­ленький, хотя он