– Да. Мне было очень страшно, – подтвердила Анна. – Очень!Но Петр, надо сказать, всегда умел меня убедить в чем угодно, – она слабоулыбнулась каким-то своим, далеким воспоминаниям, – а потом мы узнали, что ВасеХачику очень не повезло. Он не поладил с каким-то там Русланчиком Печерским –тоже, рассказывают, весьма серьезный человек. Русланчик на Васю наехал, какпринято выражаться, и вышел победителем. То есть там погибли все эти хачиковцы,или как их называть – хачки? – Анна вдруг по-девчоночьи хихикнула. – Серега могне бояться за свою жизнь, мог на все четыре стороны идти и чем угоднозаниматься, но остался у нас. Я его сначала боялась, а потом привыкла, как кродному сыну. У нас же детей нет, а я всегда хотела сына и дочь. А Серега нампредан я прямо не знаю как, особенно Петру, тот для него и отец, и высшеесущество какое-то, он ему руки целовать готов. Ну что, пошли еще чайку попьем?Спускаемся на кухню? – предложила Анна, словно спохватившись, что экскурсия повторому этажу слегка затянулась.

Марина рассеянно кивнула и шагнула на лестницу. И вдруг ногаее подвернулась, она только успела вскрикнуть – и покатилась вниз, пересчиталаступеньки и распростерлась у подножия.

Испуганная Анна спорхнула вслед, наклонилась над неподвижнойдевушкой:

– Господи боже! Да что ж это такое?! Вы ничего не сломали?

Маринины серые глаза казались почти черными на резкопобледневшем лице.

– Кажется, что-то с ногой…

Анна вызвала врачей, Марину отвезли в больницу, наложилигипс и сообщили, что снимут только через сорок пять суток. «Ваше счастье, чтообойдется без вытяжки, но надо лежать, лежать и еще раз лежать. У нас проблемыс местами, но к вечеру должно одно освободиться. А пока придется вам вкоридорчике…» И тут вмешалась Анна. С мягкой, но непоколебимой решительностьюона заявила, что забирает девушку к себе домой. Марина была слишком подавленаболью и страхом, чтобы возражать.

И вот она здесь. Уже больше года… Нога сначала неправильносрослась, пришлось заново ломать и накладывать гипс. Марина прижилась уМанихиных – правда, сначала, чуть выздоровев, пыталась уехать, но тут у ПетраФедоровича появились первые признаки заболевания, он резко ослабел. Маринапомогала Анне ухаживать за больным, помогала Петру Федоровичу в его делах(Манихин был совладельцем нескольких ночных клубов и ресторанов), многоработала сама: ей оборудовали первоклассную мастерскую, любой керамист можеттолько мечтать о такой! Конечно, она построила горн в саду, как и собиралась,но больше для независимости, потому что в голландской муфельной печи,подаренной ей Петром Федоровичем, обжигать изделия было гораздо удобней.

Да, многое, слишком многое пошло не так, как она хотела.Именно потому, что и тот мастер, рукам которого она подчинялась, тоже слабопредставлял себе, что же именно он хочет вылепить.

Только недавно Марина поняла это. И испугалась тогорезультата, который может получиться. Ведь всякая, даже самая красиваяскульптурка прекрасна лишь в своем вечном состоянии покоя. Так сказать,гармония неподвижности – не то ожидания, не то выжидания. А что было бы, еслибы творения рук человеческих обрели самостоятельную жизнь? Они возмутились быпротив творца, они ополчились бы против него… и чтобы удержать их вповиновении, их пришлось бы разбить!

Марина резким движением содрала глину с круга, скомкала ишвырнула в угол.

Увы, это единственное, что она сейчас способна сделать.Всего остального надо только ждать.

Опять ждать!

Человек, который убил милиционера Лукьянова, был из своих.Это ни у кого не вызывало сомнений. Чужого Лукьянов ни за что не впустил бы впомещение сберкассы и, тем паче, не сел бы с ним выпивать. А медицинскоевскрытие показало, что Лукьянов перед смертью крепко выпил и закусил копченымсалом. Сало его было собственного посола и копчения – он страшно любил такиештуки и оборудовал дома знатную коптильню, в которой священнодействовал сам.Вообще-то в Заманихе копчености отчего-то не любили и не делали. Сало солили,да, но кто ж его не солит? А вот коптили только Лукьяновы, так что сомнений небыло, и жена покойного подтверждала: сало Николай принес из дому себе на ужин.И разделил его, судя по всему, с человеком, который его убил. Отдал ужин врагу,как советуют врачи…

Когда оперативник Бушуев узнал о результатах вскрытия, онподумал, что убийца, конечно, был человек расчетливый и осторожный. Скажем, онмог бы прийти со своей закуской, с селедкой, к примеру, или с колбасой. Но онпобоялся оставить даже малейшую зацепку. Ведь продавщица сельмага Валентинаопределенно вспомнила бы, кто у нее покупал нынче блатную селедку и еще болееблатную колбасу. Того и другого в сельмаг привозили так мало, что Валентинараспределяла бочонок сельди и несколько батонов колбаски строго по своим. Исписок этих «своих» был весьма ограничен. Конечно, при допросе Валентина ничегоне скрыла бы, тем паче что ее блатные и так были известны всей Заманихе. Апотом милиции осталось бы только прошерстить этот круг… Разумеется, убийца могбы прийти с каким-нибудь домашним продуктом на закуску, с пирогами, иливинегретом, или солеными огурцами. Но имелась тут одна закавыка. Лукьянов, чейжелудок был избалован кулинарными талантами его жены, постепенно и окончательноотрешился от незамысловатой деревенской пищи, например квашеной капусты илибочковых огурцов. Он ел только маринованное, только с уксусом. Остальное в ротне брал, даже когда сидел за чьим-нибудь богато убранным столом. На деревенскийвкус маринованное – это сущая кислятина, Николая считали привередой, женуАльбину – вообще сдвинутой, и хозяйки терпеть не могли звать Лукьяновых вгости. Больно много из себя строят! Таким образом, он не стал бы закусыватьпринесенным соленьем. Пироги – да, пироги он любил, но, обнаружив в его желудкеостатки пирога, не столь уж трудно было выяснить, кто в деревне накануне пекпироги. Поэтому убийца обезопасил себя как мог и пришел со своей выпивкой,уверенный, что закуска найдется у Лукьянова. Так оно и вышло. А поскольку всельмаг уже четвертый месяц завозили только портвейн «Три семерки», егопреимущественно и пили все мужики, ругательски ругая райкоопторг, который,видать, на этих «Трех семерках» окончательно помешался. А вот Лукьянов этотпортвейн очень любил и вовсю нахваливал райбазу. И убийца навестил Лукьянова спортвейном.