Ну что ж, Марина согласилась побыть еще немного. Во-первых,дома ее никто не ждал, во-вторых, к чаю подавались самые что ни на есть дорогиеконфеты и печеньица, а Марина была такая сладкоежка, что сестра, помнится,когда-то говорила чуть ли не с отвращением: «Ты за шоколадку государственнуютайну продашь!» А главное, ей и самой было интересно посмотреть, как живет этазагадочная пара, путь которой так таинственно переплелся с ее жизненным путем.Можно сказать, схлестнулся в тугой-претугой узел! Они выпили чайку, потом пошлиосматривать дом. Тогда Манихины жили в другом доме – тоже очень красивом, нопоменьше: двухэтажном, немножко, может быть, тесноватом и отсталом с точкизрения бытовых изысков, однако, по всему видно было, любимом ими обоими и оченьуютном.

– Для нас двоих здесь даже слишком много места, – сказалаАнна, показывая гостье комнаты второго этажа с робкой улыбкой, словно извиняясьза что-то. – Хорошо еще, что есть Серега. Это… ну, наш шофер и охранник, он унас и живет, занимает первый этаж, правда, уехал на несколько дней. Так вышло,что мой муж ему жизнь спас два года назад, ну, он к нам прилепился – и никуда.Да и мы теперь без него не можем обойтись.

– Жизнь спас?! – ахнула, помнится, Марина. – И как же этовышло?

– Да вот так же, как вы Петра спасли: по нечаянности. Мыгуляли в лесочке, припозднились. А зашли очень далеко, километров за пять.Возвращались уже в сумерках, ну и, чтобы не блуждать по лесным тропам, вышли наокольную дорогу. И вдруг сзади послышался шум мотора. Оглянулись – приближаетсяавтомобиль, но у него только одна фара горит, причем свет из нее такой странныйльется, как бы мертвенный, неоновый. Жуткое зрелище, хотя вроде бы чтоособенного – ну, разбили люди где-то фару… Петр, словно почуял недоброе, меня сдороги оттолкнул, сам отпрыгнул. «Тихо!» – говорит. И только мы успели затаиться,как автомобиль промчался мимо. Они нас не заметили, на наше счастье. Иначе… незнаю, что было бы.

Машина вдруг начала тормозить и остановилась. Петр меняудержал – сиди, мол, тихо! Да я сама от страха шевельнуться не могла, даже откомаров забыла отмахиваться. Слышим, дверцы открылись, выходят люди,переговариваются… и вдруг выстрел! Другой! И тут завыла сирена. Милицияпроснулась! Эти раз – в машину, и та рванулась, исчезла.

Я говорю: «Петя, ради бога, бежим!» А он: «Я хочупосмотреть, что там». Уж я ему и так и этак: давай, дескать, уйдем, ну зачемсвязываться с милицией, ведь ты-то знаешь, они, если вцепятся, не отвяжутся! Онменя и слушать не стал. Пошел по обочине. Я следом и каждую минуту жду: вотсейчас вынырнет ментовозка… Но никто не появился. Видимо, дежурная машинапросто так мимо проезжала, выстрелов никто не слышал. Или решили не соваться вявно бандитскую разборку. Словом, на дороге воцарилась тишина, я даже слышала,как шуршит песок на обочине под ногами Петра. И вдруг шаги затихли. Я поняла,что он подошел к этим… убитым. И так страшно мне стало, помню, одной! Ярванулась вперед, подбежала, смотрю, он стоит над двумя неподвижными телами… Тоесть один лежал неподвижно, как-то особенно неподвижно, сразу видно – мертвый.А другой чуть шевельнул головой, открыл глаза и прошептал… он прошептал: «ЯСерега Лукьянов… Лукьянов моя фамилия… Сергей Николаевич…» И потерял сознание.

Анна вдруг заломила руки, опустила голову…

– А почему он вам назвался, как вы думаете? – спросилаМарина, силясь казаться спокойной, но дрогнувший голос показывал, что и она неосталась равнодушной к этой истории.

– Потом, уже позднее, Серега – мы его так и зовем, как онсам представился, – бледно улыбнулась Анна, – рассказал, что больше всегобоялся остаться безымянным трупом. У них ведь документы отобрали, раздели ибросили в полной уверенности, что убили обоих. А ему повезло: ранения в грудь,в живот, в шею, но, как говорят врачи, «совместимые с жизнью». Конечно, мыпросто не могли уйти и оставить его умирать на дороге. Петр достал сотовый,позвонил в милицию и в «Скорую». Мы не сказали, что видели машину, – говорили,мол, просто гуляли и вдруг наткнулись на этих застреленных. На наше счастье, намсразу поверили…

– А почему вы думали, что вам не поверят? – удивленноперебила Марина. – Почему вы вообще решили, что у вас могут быть какие-топроблемы с милицией?

– Ну так, знаете, обычное чисто человеческое опасение – несвязывайся с законом, может боком выйти. Вроде и не виноват, а побывав на местепреступления, чувствуешь себя как-то… ну, как бы замешанным. Вы же понимаете? –чуть ли не умоляюще спросила Анна.

Марина неуверенно кивнула. Она лично не чувствовала себяпреступницей ни при каких обстоятельствах… Странно, что эта красивая,ухоженная, благополучная женщина настолько мнительна. Да, в прошлом у нее,конечно, были неполадки с законом. Случайные, но болезненные. Недаром она стакой глухой ненавистью выдохнула: «Вот сейчас вынырнет ментовозка… они, есливцепятся, не отвяжутся!»

– И что случилось потом? – спросила Марина, чувствуя, чтосейчас не время и не место копаться в прошлом Анны Манихиной.

– Серегу отвезли в больницу, он лечился, а Петр его навещал.Говорил, что чувствует за него какую-то ответственность, называл своимкрестником. Серега, даром что чуть живой был, запомнил человека, который нашелего на дороге, и проникся к Петру особым доверием. Он ведь совсем ещемальчишка, но с детства по приемникам-распределителям скитался. Отец его вродебы умер, потом мать умерла, он даже толком ничего не знал о своих родителях.Сидел в колонии для малолетних преступников, а только вышел – и опять пошел постарой дорожке. Связался с бандой некоего Васи Хачика. Бог его знает, кто он, ивовек бы не знать. И Серегу этот самый Вася проиграл в карты какому-то убийце.Его и еще одного такого же молодого дурака. А карточный долг, говорят, для урок– это святое. Тотчас бросили парней в машину, отвезли в укромное место и убили.То есть были уверены в этом. Серега не сомневался, если эти люди узнают, что онжив, то разыщут и рано или поздно прикончат. Он вообще не знал, что дальшеделать, как жить, куда податься. Ну, как-то так вышло, что Петр предложил емуостаться у нас.

– Смелое решение! – покачала головой Марина. – Рискованное,я бы сказала.