Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Стоило мне посадить декана на поезд, устроить в его купе массивные чемоданы, профессор мигом потерял ко мне интерес:
— Спасибо тебе, голубчик, уважил старика, рад, что в тебе не ошибся — ты, прям-таки, настоящий богатырь! Пожелай мне теперь доброго пути, и ступай себе потихоньку.
Приеду из Киева, расскажу, как доехал. Пока!
С вокзала я возвращался пешком. Было обидно и стыдно. Особенно унизительным
казалось, что для исполнения функций заурядного носильщика мне понадобился мой
единственный праздничный костюм… А как суетился декан в переполненном
троллейбусе, как боялся, чтобы я не поставил на пол непосильную ношу:
— Держи, держи осторожно: там стекло, овощи, рыба, еще пару минут и мы выйдем!
Домой не хотелось — делиться с мамочкой, как на мне сэкономили рубль, чтобы не
заказывать такси… Я шел по вечерним улицам налегке, курил сигарету за сигаретой, ощущая всем телом необычайную легкость после физических упражнений, заменивших в
тот день мне и несостоявшуюся беседу о будущем плодотворном сотрудничестве с
ученым педагогом, и знакомство с его семьей. Хотя, как знать, может и поработаем мы
еще вместе, когда он будет в очередной раз везти хабаря в столицу…
Я шел в тот вечер так, как буду шагать впредь всегда: с виду уверенно, на самом
деле — не ведая куда. И твердо знать, что ни с равнодушной ко мне лингвистикой, ни с
чем-нибудь другим, столь же экзотичным, мне не по пути. А раз так, то прощай, прощай
навеки, моя великая научная будущность! Будь ты не ладен, мой коварный скупой
профессор!
***
Где-то в 1996, когда я, в то время директор еврейской школы, был у мэра Херсона
Людмилы Коберник на полставки советником, проходила в столовой горсовета встреча с
Почетными гражданами города. Был я там как автор сценария, и сидел за столиком рядом
со своим бывшем вузовским преподавателем Виктором Павловичем Ковалевым, многолетним деканом литфака. Это было тяжелое время. Постоянные задержки зарплат и
пенсий, бешеная инфляция, повальная нищета. Погружение…
Тогда в институтах еще не ввели платную форму обучения, и работники высшей
школы нуждались, как все. Профессор Ковалев был не очень доволен соседством с
бывшим студентом. Позднее я понял, в чем дело. Он говорил мне разную всячину: о
незадавшихся отношениях с проректором Юрием Беляевым, тоже своим бывшим
студентом, который хочет отправить его на пенсию. Стал рассказывать всякие истории из
своей жизни. Одна мне запомнилась особенно, а так как впоследствии он подарил мне
свою автобиографическую книжонку с красноречивым названием: «Покоя нет», показывающим главное, к чему он всегда стремился, позволю себе привести рассказ о
возвращении его, боевого офицера с войны, как он описывал это в своей книге:
«В июне 1946 года я демобилизовался и поехал в Херсон, к матери, уже
возвратившейся туда из Ставрополя, в котором ей довелось испытать «прелести»
немецкой оккупации.
Дорога домой запомнилась мне только одним, но весьма оригинальным событием.
Перед посадкой на поезд Киев — Знаменка (прямые поезда на Херсон тогда еще не
ходили) я, выйдя на перрон, раза два прокричал, нет ли попутчиков до Херсона. Ко мне
подошел старший лейтенант летной службы и сказал, что он херсонец. Познакомились и
решили добираться вместе. А надо было в Знаменке пересаживаться на поезд до
Николаева, а там — машиной до Херсона.
В Знаменке билетов на Николаев не продавали, но мой попутчик старший лейтенант
Бутузов как-то быстро узнал, что на путях стоит специальный вагон до Николаева, но
только для каких-то высоких военно-морских чинов с их семьями. Положение мне
казалось безнадежным. Но Бутузов, вдруг прищурившись, переспросил мою фамилию и
48
сказал: «Пошли в военную комендатуру, войдем оба, но ты остановишься у дверей и
будешь молчать». Объяснять, почему, пока отказался.
Мы оба в военной форме, у обоих на кителях изрядное по тому времени количество
орденов. Бутузов подошел в комендатуре к старшему по званию, помнится, майору и, наклонившись, что-то ему сказал. Тот с некоторым удивлением посмотрел на меня и
попросил показать документы. Я показал. Майор куда-то позвонил, с кем-то поговорил и
затем сказал: «Подождите, пожалуйста, в зале».
Бутузов мне ничего не объясняет, говоря о том, что надо бы потребовать и оркестр
для торжественных проводов.
Минут через 15–20 вбегает в зал лейтенант и громко спрашивает: «Кто здесь
капитан Ковалев?». Я отвечаю. И тут же получаю два билета.
Долго допытывался у своего попутчика, что он сказал майору, но он отмалчивался, улыбаясь. И только выпив честно заработанные сто грамм, ответил: «Я ему сказал, что
ты племянник министра путей сообщения». А министром тогда действительно был мой
однофамилец — Ковалев».
Не знаю, почему он стал вдруг изливать мне свою душу: в прошлом у нас были не
безоблачные отношения, достаточно сказать, что на государственных экзаменах я получил
по его предмету, русскому языку, «тройку». И это при том, что все годы учебы он ставил
мне, исключительно, «отлично» и изредка — «хорошо». Три других госэкзамена я сдал на
отлично, а вот эта «тройка» навеки подпортила мое учительское лицо. Причина была
понятна: в конце четвертого курса я отказался переписывать с «четверки» на «пятерку»
государственный диктант. Тогда переписывало человек двадцать, получивших за него
«неудовлетворительно». Мне же, и еще двум другим однокурсницам, ассистентка
предложила переписать работу на «отлично», чтобы не портить статистику: не может, мол, того быть, чтобы на курсе не было ни одного грамотного человека, должен же хоть
кто-то получить пятерку? Конечно, она поступала так по поручению завкафедрой. И я, отказавшись принять столь щедрый дар, невольно поставил его щекотливое положение.
Сказал, что весь смысл такого диктанта в начальном результате, ведь на второй раз я уже
свою ошибку не повторю. Текст, кстати, нужно было писать тот же, потому что эти
работы подлежали бессрочному хранению в институтском архиве. Девочки тоже
отказались. Вот эту мою максималистскую браваду профессор и припомнил мне на
экзамене. Причем, ответил я тогда на все вопросы, дополнительных не было, и когда
объявляли после экзамена оценки, я, твердо рассчитывая на «пять», не поверил своим
ушам. Пошел даже на следующий день к ректору с просьбой пересдать экзамен с
заочниками, у которых "госы" начинались через две недели. Но ректор Богданов стал
меня уговаривать: зачем тебе это надо? Ты что — собираешься в аспирантуру? Какая тебе
тогда разница: тройка — пятерка, — все и так знают, что ты сильный студент. Да и других
преподавателей поставишь в трудное положение: им будет нелегко идти против
