Шрифт:
Интервал:
Закладка:
***
Он был временами добр, чаще — саркастичен и язвителен, и мне до сих пор не понять, как в этом сильном и умном человеке уживались самые противоположные качества: болезненное стремление к справедливости и зависть к чужому жизненному успеху; необычайно острый ум и неумение взглянуть на себя со стороны; ненависть к
проходимцам и карьеристам и многолетняя обида на то, что не удалось сделать карьеры
самому.
Однажды он рассказал, как в начале шестидесятых в горкоме партии решался вопрос о
его назначении на должность завуча школы-восьмилетки. И третий секретарь, курировавший образование, промолвил вещие слова, преследовавшие потом Насонова
всю жизнь:
— Слишком умный!
Сказал — как клеймо припечатал: отныне карьера руководителя школы была для
Насонова закрыта навсегда.
— Ты только представь себе: во всем мире, в любой нормальной стране, лучшей
оценки для руководителя, чем слово «умный» — и придумать трудно. А здесь — «слишком
умный» — отрицательная характеристика…
Ведь этот поц недоделанный сам не знал, что несет, из нутра вырвалось! Ну, сказал
бы честно: нам не подходит не Насонов, а его национальность, — я это бы еще по-человечески понял…
А я слушал его и думал: нет, мой старший товарищ, на этот раз ты не прав. Для
любого начальника чужая слишком умная голова во сто крат страшнее всего остального.
Они заботятся о приемлемом фоне, они не хотят сами быть фоном.
Думаю, мысль, что не он виноват в своих бедах, а какая-то иная неодолимая сила, его, возможно, утешала. Нормальные люди не любят осознавать себя источниками своих
несчастий, но спорить с ним я тогда не решился, считая про себя, что таких, как Насонов, вне всякой зависимости от национальности, и ни при каком общественном строе, на
руководящие посты не назначают. С годами ко мне пришла правота того секретаря: разве
39
он выступал против умных руководителей? Он всего лишь был против слишком умных, а
это, согласитесь, не одно и то же.
Кто любит насмехаться над начальством — не должен сам становиться начальством!
— разве, по крупному счету, это не справедливо?
***
Насонов привык делить человечество на три категории. Пессимистов, не верящих в
будущее, зато идеализирующих прошлое. Оптимистов, уверенных, что «настоящий день»
еще впереди. И удачливых дураков, ждущих от жизни не слишком много, зато сегодня.
О себе он говорил скромно:
— Я к этим категориям не отношусь, я их определяю…
***
Неуживчивый, строптивый, всесторонне одаренный и интеллектуально превосходящий
окружающих, он имел и свою «ахиллесову» пяту, которая с лихвой перекрывала все его
достоинства: был дьявольски горд и честолюбив.
В нашей с ним негласной «табели о рангах» точки над «і» он расставил блестяще:
— Возможно, мы в чем-то и схожи, — как-то снизошел он, — но и отличаемся многим: я
— умен, а ты — неглуп, разницу ощущаешь?
Втайне стремясь к утешению, я рассказал об этом жене и незамедлительно получил
полное подтверждение его правоты. Когда она, желая меня утешить, минутку подумав, твердо заявила:
— Ну и что, что он тебя умнее? Подумаешь… Зато ты его лучше!
Было обидно. Ведь по шкале моих тогдашних ценностей слово «хороший» не
просто уступало, но даже ни в какое сравнение не шло с понятием «умный».
…Пишу, и сам себе не верю: неужели я был так глуп когда-то, что подобная чепуха
меня волновала?
***
Насонов принадлежал к той немногочисленной, но весьма заметной породе
людей, для которых все остальные были дураками. На моем жизненном пути таких
встретилось двое: он и Саша Карп, сам, честно говоря, выраженный дурак.
В 1993, когда я открыл в Херсоне первую на Юге Украины еврейскую
общеобразовательную среднюю школу, судьба свела этих людей вместе. И я был поражен, как неплохо они за короткое время спелись друг с другом.
Саша называл себя тогда словом «функционер», вертелся в синагоге, выполняя разовые
поручения раввина. По своим личностным качествам он обладал всем, чтобы быть
гремучей смесью в наиболее опасном варианте: высшим инженерным образованием, повышенной возбудимостью и неодолимой тягой к справедливости. Разумеется, в
собственном понимании и интересах. В связи с чем и прошел на местном судозаводе
славный трудовой путь: от инженера цехового отдела технического контроля — и до
сменного сторожа там же. Его мужественное сердце согревала заслуженная репутация
борца за права трудящихся всех времен и народов. Пройти мимо друг друга эти люди –
Александр Абрамович и Саша — не могли по определению: один считался легендарной
фигурой у просвещенцев, другой — у судостроителей. Правда, первый был к тому же еще и
по-настоящему умен, но разве дает Господь всем поровну?
Объективности ради, должен признаться, что именно Карп привлек меня к делам
еврейской общины, представляя всем как будущего директора пока не существующей
еврейской школы. Так что ему и только ему я должен быть благодарен, в первую очередь, за свое сравнительно неплохое материальное благополучие. Но когда между нами
произошел конфликт, и я, спасая дело, был вынужден твердо требовать его
невмешательства в дела школы, Саша Карп про всё забыл. И стал — ни больше и ни
меньше! — распространять среди евреев версию, что меня в синагогу внедрило КГБ. Когда
мне рассказали об этом, я не знал, что делать: плакать или смеяться …
40
Спросил у него, не помнит ли он, как приходил ко мне домой и уговаривал «быть со
своими».
Саша тогда на минутку задумался и сказал:
— Ну и что?
— Тогда ты и есть гэбэшник, который внедрил меня! — торжествующе выпалил я и
прекратил глупый разговор.
***
Когда я узнал, что Насонов, с которым мы
несколько лет уже не поддерживали
отношений, еле-еле сводит концы с концами на жалкую учительскую пенсию, то сделал
все, чтобы он мог хоть что-нибудь заработать в общине.
Рассказал раввину, что в прошлом Насонов — прекрасный мастер-шахматист, один из
первых основателей шахматной школы нашего города. И предложил дать ему
возможность возглавить школьный шахматный кружок — пусть наши дети
совершенствуют главное, что у них есть — свои светлые головки.
Раввин Авраам Вольф, ценящий любую комплиментарность по отношению к
избранному народу, разумеется, согласился, и Насонов получил работу. Незначительная
оплата за нее в те времена была больше его пенсии и стала для старого учителя
настоящим спасением.
Благодарность за это последовала без промедления. Уже через пару недель старый
Насонов сошелся с молодым Карпом — и пошли гулять по синагоге слухи, сплетни и
разные домыслы. Естественно, в перекрестии их прицела оказалась, для начала, моя
скромная преуспевающая фигура. Спасибо.
***
