Марина – это не просто какая-нибудь там обыкновенная женка,темная баба, теремница, затворница. На мужской взгляд Филарета (ну да, онвсе-таки мужчина, пострижен-то насильно, да и вообще, как говорят латиняне,клобук не делает монаха!), она просто заморыш, одни кости, ни сзади мяса, ниспереди грудей, ни посмотреть не на что, ни подержать не за что. Однако именноиз-за этого «заморыша» свершал свои подвиги Димитрий. Что и говорить, этаженщина была целью его жизни, а не только наследственный трон. Поэтому ееноров, ее причуды, ее настроения никак нельзя не учитывать.

С другой стороны, она не была влюблена в Димитрия такбезумно, как он в нее. В браке с ним был очень немалый расчет. А если порасчету можно соединиться с одним мужчиной, то почему бы не соединиться и сдругим?..

Филарет снова загнул палец.

Далее. Марина сейчас заперта в Ярославле. Живет, конечно, вотносительной свободе по сравнению с московским заточением, однако вбеспросветном унынии. Все поляки надеются вернуться на родину, однако дляМарины это означает возвращение к участи полузнатной провинциальной шляхтянки.По сути дела, на пепелище. Без денег, с клеймом супруги самозванца… Ксении,сиречь инокине Ольге, хотя бы прощено ее сожительство с Димитрием:предполагается, что страдалицу-царевну взяли силою. А вот Марину никто неневолил, она сама выдвигала это условие: сделается женою Димитрия только тогда,когда тот сядет на русский трон, чтобы посадить рядом с собой дочь воеводысендомирского.

Неужели «польская нимфа» уже забыла те сладостные дни, когдау ног ее лежала вся огромная Россия, когда она неограниченно владычествовала вКремле с его баснословными сокровищами? Неужели не продаст душу хоть дьяволу,чтобы вернуть эти счастливые денечки и отомстить гонителям своим?

Филарет загнул другой палец: продаст, можно спорить, чтопродаст! А если начнет сомневаться, не следует забывать: рядом с ней живетчеловек, который обладает еще более бешеным честолюбием, чем все Заруцкие,Меховецкие и иже с ними, вместе взятые. Это ее отец, воевода сендомирский. Вотон-то, пан Юрий Мнишек, и послужит отличным посредником, когда его дочьрешится-таки продать душу черту. Как говорится, у вас товар, у нас купец!

Значит… значит, прежде всего новый Димитрий должен связатьсяс Мнишком.

Филарет стиснул все пальцы разом.

Конечно, ссыльным полякам запрещена связь с внешним миром.Однако тут митрополит Ростовский в силах оказать кое-какие услуги несчастным…И, разумеется, окажет. А там уж можно не сомневаться: почуяв возвращениепрежних благ и богатств, пан Юрий сам толкнет дочь в объятия к самозваномуцарю. Даже если придется ее связать и привезти силой!

– Не придется, не придется! – невольно прошепталФиларет. И, наконец-то вспомнив, где находится, торопливо осенил своймногомудрый лоб крестным знамением: – Тяжки грехи мои, Господи! Ох и тяжки…

И с трудом скрыл в усах предовольнейшую улыбку.

– Погржебов мрок… погржебов смутек [17]…

Барбара вскинула голову от молитвенника и поглядела намаленькую фигурку, стоявшую у окна. Эта женщина в черном поношенном платье –русская царица Марина. Этот полуразвалившийся дом с просевшим потолком ищелястым полом – ее дворец.

Вот уже больше года поляки живут – нет, не живут, а обитают,прозябают, влачат жалкое существование! – в этом русском городишке,некогда славном в истории, а теперь лишившемся прежнего величия. Сколь известноБарбаре, они не первые иноземцы, сосланные в Ярославль. Здесь многие жители ещепомнили Густава Шведского, бывшего жениха царевны Ксении, коего Борис Годуновсогнал из Москвы в Ярославль за неочестливое поведение и нежелание исполнитьслово – посвататься к царевне. Этот Густав выписал себе из Германии женукакого-то немчика, у коего некогда квартировал, и жил с ней открыто, ничего несмущаясь и неведомо почему надеясь, что русский царь будет по-прежнему оплачиватьего причуды. Жили они на доходы с Калуги и трех других городов, выделенныхГуставу «в кормление» щедрым государем. Долго терпел Годунов, но наконец велелвыдворить бабу из России, а Густава отправил в городок Кашин, где тот и окончилсвой век.

Барбара прилежно, меленькими стежками притачивалаотпоровшееся кружево нижней юбки. Гофмейстерина невольно стала в неволе (каковкаламбур, а?!) настоящей белошвейкой. А куда деваться, не самой же русскойцарице чинить свое белье? Но мысли были в стороне от шитья. Она думала о том,что проклинаемый всеми Годунов обращался со своими ссыльными с большимбережением, чем Шуйский (не менее, кстати сказать, проклинаемый!). Длянечестивца Густава был выстроен дворец, который, правда, сгорел при пожаре.Поляков же, вывезенных из Москвы, всего числом 375 человек, растолкали поприказу царя-скареда в четырех домах с подворьями: в одном помещался воеводасендомирский, в другом – его дочь со своими дамами, в третьем и четвертом –сын, брат и племянник пана Мнишка. Мелкую шляхту, слуг и купцов, которыепотеряли при мятеже все нажитое и которых также выслали из столицы, расселилипо дворам посадских людей. Впрочем, ни с чем уехали из столицы не только купцы.Воевода и царица также были обобраны до последнего, оттого их жизнь и содержаниецеликом зависели от московской казны. Отправляя в Ярославль, им обещали всякихприпасов, баранины, говядины, рыбы, а сверх этого – вино и пиво. Однакочастенько есть приходилось один хлеб, а пить – только пиво или вовсе квас. Оттакой унылой пищи и полной беспросветности будущего маленькое сообщество пороювпадало в полную тоску, особенно в эти весенние сырые дни, когда на землюложились туманы и вся она чудилась покрытой белым саваном. Понятно, почемувспоминает панна Марианна погребальную тоску и погребальную печаль!