Василий Иванович не видел бывшей царевны около двух лет иоткровенно поразился произошедшей в ней перемене. В декабре 1605-го Димитрийотправил со своего ложа в Белозерский монастырь румяную, белотелую, пышнуюдвадцатидвухлетнюю красавицу с огненным взором необыкновенно ярких темно-серыхочей. Теперь в надгробных санях ехала немолодая, исхудалая, измученная женщинас погасшими, мутными глазами, из которых безостановочно лились слезы. Онаплакала горько – но молча.

Димитрий Шуйский, стоявший на возвышении рядом с братом,весь извертелся, исшипелся, изматерился, проклинаючи эту инокиню Ольгу. Ведьбыло ей говорено русским языком, что следует вопить голосом истошным, проклинаярасстригу, который истребил всю ее родню, а саму царевну сперва обесчестил,затем же вовсе изломал ее жизнь, заточив в монастырь. И даже слова были дляэтого плача измыслены самые что ни на есть жалостные. Зря, что ли, ДимитрийИванович Шуйский напрягал умишко?!

«Горько мне, безродной сироте! – вспомнилось старшемуШуйскому. – Злодей вор, что назывался ложно Димитрием, погубил моегобатюшку, мою сердечную матушку, моего милого братца – весь мой род заел! И сампропал, и при животе своем наделал беды всей земле нашей Русской. Господи,осуди его судом праведным!»

Такие слова у кого угодно слезу вышибут. Нет же, Ольгамолчала, словно проглотила язык… Право, жаль собственной выдумки. Хоть самомукриком кричи, воплем вопи, воем вой!

И вдруг Димитрий Иванович заметил, что брат-государьпоглядывает на него с некоторым испугом и исподтишка прикладывает палец кгубам. Боже святый, Боже крепкий! Да ведь и в самом деле: Димитрий Иванович,забывшись, сам начал выговаривать слова придуманного для бывшей царевны Ксенииплача!..

Старший Шуйский засунул в рот клок бороды и впредь стоялнедвижимо. А инокиня Ольга разразилась-таки воплями – но уже потом, когда телаее родных опускали в могилу в притворе у Троицы, близ Успенской церкви. Но онаникого не проклинала – она только выкрикнула:

– Господи, за что наказуешь? Господи, за что?! Помилуйменя, Господи! – и рухнула наземь, обеспамятев.

Стоявший среди отцов церкви митрополит Ростовский низкоопустил голову, храня печальное выражение лица. На самом же деле он понурился,пытаясь скрыть усмешку. Конечно, не стенания безвинной страдалицы Ксении повеселилиего. Предметом ухмылки Филарета был все тот же Шуйский. Словно процаря-государя Василия Ивановича сказано: «Столь хитер-мудер, что сам себяобдурил!» Ведь в России нет человека, который не знал бы, что Димитрия-царевичав Угличе убили (или намеревались убить!) по приказу Бориса Годунова. Мыслимо лидело – оказать равные почести и убийце, и жертве? Шуйский запутал сам себя инарод запутал. Да уж, это он умеет – обвести вокруг пальца, только надолго ли?Один Димитрий убит – однако на смену ему восстал из праха второй…

Тут улыбка Филарета приобрела оттенок явного удовольствия.По полученным им сведениям, в Стародуб к Димитрию прибыл казачий атаман ИванЗаруцкий со своими донцами. Новый царь имел в своем распоряжении отрядукраинской вольницы полковника Меховецкого и шляхту князя Рожинского, так что сприбытием Заруцкого он обладал теперь настоящей крепкой армией.

При воспоминании о Заруцком Филарет слегка покачал головой.Честно говоря, этого человека он поначалу опасался. Донской атаман прекраснознал первого Димитрия, к которому когда-то привел войска в Путивль – еще довоцарения его в Москве. Однако Заруцкому, как и многим другим (да и самомуФиларету!), нужен был не подлинный Димитрий: им сгодился бы какой угодноДимитрий. Поэтому Заруцкий поклонился ему и принялся уверять, что узнал в немнастоящего государя. Теперь он был при Димитрии, сделался его товарищем идоверенным лицом.

Филарет сложил руки на животе так, что кисть правойприкрывала левую, и принялся неприметно сгибать пальцы.

Бешеное, совершенно неистовое свободолюбие, свойственноевсей казацкой вольнице, ведет Заруцкого. Кроме того, он отчаянно честолюбив.Это раз.

Рожинский и Меховецкий размахивают знаменем мести за убитыхсоотечественников, а на самом деле алчут богатой добычи и воинской славы. Нучто же, это не самые плохие путеводные звезды. Надо надеяться, они долго будутсветить отважным полякам. Это два.

Сам Димитрий… Сам Димитрий? Совершенно определенно Филаретмог сказать о своем ставленнике одно: это прожженный хитрец и предатель поприроде. Учитывая, что Шуйский совершенно таков же по свойствам своей души, такна так и выходит. Эти двое как соперники вполне достойны друг друга. Но ВасилийИванович уже успел изрядно разочаровать людей. Димитрий же пока восхищает их,его воцарение сулит надежды. Победа будет за ним, это определенно, Филарет нина миг не сомневался. А это его желание как можно более основательно упрочитьфигуру нового претендента, это тревожное чувство сродни стремлению матери совсех сторон защитить долгожданного дитятю, подстелить соломки под каждый егошаг. Во многом Филарет мыслил точно так же, как Василий Шуйский. Тот искалосновательности, привязывая себя к предыдущим царствованиям. А нового Димитриянадо как можно крепче привязать к нему же самому… то есть к убитому царю.Конечно, он и сам это понимал: недаром он упоминал Марину, недаром называл еесвоей женой и царицей! Он был прав – ведь именно присутствие Марины рядом с нимпридаст ему ту самую весомость, которой вовек не обрести Шуйскому, перезахоронион хоть всех своих предшественников, взятых вместе или по отдельности! Марина –это некая неотъемлемая составляющая часть прежнего царствования. Пусть еевстречали в Москве без особого восторга, однако она все же коронованная царица,венчанная и миропомазанная, этого у нее не отнять при всем желании Шуйского, иэто известно опять-таки каждому на Руси. К тому же простонародье, спервавозмущенное браком православного государя с католичкой, уверовало, что Маринакрестилась в греческую веру, а оттого стала как бы своей. Через десять днейпосле свадьбы она потеряла мужа – эта жалобная история тоже не может невоздействовать на сердца простых людей. И вот теперь есть возможность соединитьразлученных супругов… Ой, ну просто-таки «Повесть о Петре и Февронии», таяусмешку, подумал Филарет, ну просто-таки волшебная сказка!

Итак, в стремлении Димитрия соединиться с Мариной можно несомневаться. А вот пожелает ли Марина принять в свои объятия «возлюбленногосупруга»? Конечно, она тоже обладает бешеным честолюбием, как и Заруцкий, иМеховецкий, и Рожинский, и второй Димитрий, да, если на то пошло, и самФиларет. Однако ведь ей придется не только провозглашать нового претендентасвоим супругом, но и в постель с ним ложиться… А черт их разберет, этих баб!

Филарет в сердцах разогнул пальцы, как бы отрекаясь отпрежних обнадеживающих подсчетов.