У Софьи губы задрожали, а из глаз брызнули слезы. Девушка вылетела из комнаты папеньки, побежала жаловаться мамке в руки. И спрашивала себя, а виновата ли она в том, что папенька её под князя положил, а потом блудницей назвал? И потом винила себя, что и правда не смогла любовью удержать князя.

Воевода в бессилии скинул документы со стола на пол. Всхлипнул.

– Ивашка, мой Ивашк-а-а, – слезливо проговорил воевода. – И пошто ты меня покинул?

– Тута я, батюшка.

Воевода замер, сморгнул слезы, что на мгновение сделали мир нечётким. И правда, подле него сидел его холоп, как есть живой. И нет раны на шее, которую он видел, когда снимали мальца с петли, и сидит он, словно подсвечен светом белым изнутри. Воевода тоскливо потянулся больной рукой, пытаясь достать до чуба парня.

– Не называй меня батюшкой, – горестно заметил Твердислав, на что служка только улыбнулся и стал растворяться в пыли, что подняли скинутые на пол донесения.

А Чермный, схвативши себя за волосы, зарыдал, как малый ребёнок.

Осинка села сверху на Ярёму. Только заместо головы северного видела Святослава, позвала его. Святослав откликнулся, жадно толкаясь в неё. А потом, развернувшись, увидела Бурого, подивилась ещё, откуда он здесь, в палатах княжеских, но когда он схватил да резко зашёл сзади, то и в нем увидела Святослава. И кричала, извиваясь да царапаясь, с устами князя на губах. И притихала, содрогаясь да всхлипывая, временно забываясь в объятиях северян, и никто не мог заменить ей Святослава. А особливо это чувствовалось, когда морок курительных трав спадал и тоскливо становилось на душе.

– Погубишь ты себя, Осинка, ох и погубишь, – качал головой Ярёма. – Уходи на север, там твоё сердце выстудится да успокоится.

Осинка улыбнулась, бодая головой Злого. Они валялись на шкурах в душной землянке. Снаружи жила своей жизнью деревня свободных людей. Лаяли собаки, кричали дети. Северянка закрыла глаза, растворяясь в знакомых звуках дома. Что-то спуталось в её душе, поселило вечный голод, утолить который самостоятельно не могла.

– Как скажешь голова, на север, так на север, – впервые за месяц, проведённый вдалеке от Святослава, согласилась Осинка, тем более что северяне готовились пойти на войну в края чужеземные, и ей надобно возглавить часть войск, что должны были незаметно пройти горную гряду и, встав между татарскими войсками, напасть на туземцев оттуда, откуда никто бы и не догадался. – Но сперва мне надобно отомстить. Может, это… поможет…

Осинка пнула Бурого, что спящим навалился на нее с другого бока, он всхрапнул, открывая глаза.

– Любите меня, – сказала она, легкомысленно целуя Злого, – не с дедом же твоим мне на севере кувыркаться…

– Не сейчас, – командовала северянка воинам. – Ждать!

И присела низенько, прячась за сугроб. В белых шкурах их было незаметно на берегу. Вот уже неделю преследовали торгашей, что якшались с ханами. Осинка сохранила клочок бумаги, что незаметно выкрала у Никиты. И хоть сама не знала грамоты, но вот Ярёма научился всему ещё в отрочестве.

Теперь имена для Осинки памятью были выжжены в сердце и горели ярким пламенем, обжигали её, давили и не давали покоя, требуя отмщения. За свою жизнь она пережила много набегов. В одном из таких уволокли всю кровную семью в полон, братьев да сестёр. А мамку, что отчаянно защищала саму Осинку, зарубили у девчонки на глазах. А когда северянка выросла, то не раз задавалась вопросом, почему татары нападают так неожиданно? Почему точно знают, когда нападать? Почему незаметно проходят под очами стражников Пересеченских?

А потому, что есть такие злые люди, как воевода, как Дрыга-старший, что сидит перепуганным зайцем вот на том кораблике, который тихо следует по течению в земли туземские. И ведь знает торгаш, что сейчас все купцы, что переходят через речку Яву, как один стали пропадать. Ан нет, трясётся, стоит на своём судёнышке, но все равно едет. Потому как голод денежный владеет душами таких. Дрыга готов рискнуть, чтобы потом кичиться перед своими собратьями, что шуба у него лучше и что жрёт он сладко да спит гладко.

Осинка с собратьями не торопились, дожидались, пока ночь сойдёт на речку. А купец остановился на бережку как раз подле того места, где они засели. Дрыга выставил стражу. В этот раз их поболе, чем у Колывана, для которого нападение северян оказалось неожиданным.

Руки и ноги Осинки успели закоченеть, но предвкушение скорой битвы в крови бурлило, позволяло не уснуть, хоть немного, но согревая. Гомон постепенно успокоился, ленно переговаривались выставленные дозорные. Тихо. Журчала вода. Далеко птица вспорхнула с ветки.

Северянка, перерезав горло одному из стражников, вспугнула короткий мир, что установился над сонным лагерем. Предсмертные крики. Свист. Металл о металл. Ор и короткие приказы. Умирали с двух сторон, и в какой-то момент Осинка поняла: не рассчитали северяне свои силы. Корабельный низ вдруг задрожал и извергнул ещё воинов, по нескольким знакомым рожам догадалась: охрана воеводская.

Осинка подняла голову, замечая, как вспороли у неё на глазах молодого да бойкого Мыко. Северянин ошарашенно посмотрел на то, как кишки вываливаются из живота, гладкие и блестящие, как клубок змей. Мужчина растерянно постарался схватить телеса свои, но повалился вниз. Осинка истошно закричала:

– Назад, назад! Отходим!

Поздно. Не успела сообразить раньше. Застила ей мстительная пелена глаза. А к ней уже шагал купец Дрыга-старший. Толстый, коротконогий, с толстыми губами-лепёшками да редкой чёрненькой бородкой. Торгаш закрывался спинами сильных воинов, глаза блестели удовольствием.

Осинка резанула по охраннику, тот отбил выпад и выкинул кулак ей в лицо.

– Попалась! – заржал торгаш, когда Осинку под руки втащили на корабль. Из разбитого носа текла кровь, а голова безвольно болталась из стороны в сторону.

– Приковать.

– Может, её того? – вопросил воин, разгорячённый битвой. Он хотел получить разрядку, например, в виде вот этой захваченной северянки. – Слишком много наших эта тварь положила…

Дрыга стукнул его по плечу и тут же отступил. Испугался грозного лица рубаки. Купец все же совладал с паскудными эмоциями, следом напустил на себя важного вида и примирительно заметил:

– Это дар хану! А после вас её только в могилу…

Софья рассматривала палаты княжеские и закусывала губу от обиды. Вот какой дом у Святослава. Большой, просторный, красивый. Он должен быть её. Девушка поймала служку, что бежал мимоходом саней.

– Доложи князю, что дочь воеводская, Софья Чермная, видеть его желает! Да побыстрее! – важно выкрикнула да взошла на крыльцо. Девушку сопровождала нянюшка, старушка постоянно отряхивала соболью шубу да беспокойно хлопотала вокруг, делая Софью крайне раздражённой. Её и так мутило всю дорогу, так ещё эта карга перед глазами машет.