— А что тогда не глупость? — обиделся Денис.

— Ну, не знаю. Сила духа, наверное. Характер.

— Ага. Набегут бомжей человек десять, а здесь ты да я.И начнешь характер проявлять или силу духа.

— Вот что, спрячь его ненадежней, если возвращать нехочешь. С собой не носи. Опасно.

Денис подумал и полез под нары. Там у него был устроентайник.

— Еще печенье есть, — сообщил он, усаживаясьрядом. — Доедим?

— Конечно Чего его оставлять? Завтра деньги должныпередать. Заживем.

— На встречу мне идти придется, — заявил Денис снабитым ртом — Тебе с такой видухой ну никак… Вся улица глазеть начнет.

— А вдруг она тебе сумку не отдаст? Она ж тебя незнает.

— А ты позвони и пароль придумай.

— Ах ты, чертенок. К рынку мне идти нельзя, а ктелефону можно?

Он хрюкнул, я попыталась схватить его за ухо, он завалилсяна спину и стал отбиваться. Навозившись вдоволь, мы допили остатки чая, хитропоглядывая друг на друга.

— А ты ничего вообще-то, — сказал Денис. —Веселая.

— Ага. Говорю: потерпи. Я приду в норму.

Тут мы оба засмеялись, посидели, глядя на огонь, а потомнеожиданно запели. В распахнутую дверь хижины к нам заглядывали невесть откудавзявшиеся звезды, костер догорал, а мы громко выводили «Огни мерцали, когдапоезд уходил».

Утром поднялись поздно и пораженно уставились на пустырь,неожиданно ставший родным. Все вокруг сияло и искрилось под солнцем.

— Вот это да! — покачала я головой и взглянула насебя. Грязный костюм в погожий летний денек выглядел на редкость отвратительно.

— Во сколько тебя ждут? — спросил Денис.

— В одиннадцать.

— Ладно, не переживай. До одиннадцати какая-нибудьтетка белье вывесит.

— Спятил совсем, — покачала я головой.

— Как хочешь, ходи чумазая.

Ближе к десяти пошли на «дело». После затяжных дождей всяулица дружно сушила поднакопившееся белье. Однако развешивать его предпочиталив огородах, палисадниках и прочих малодоступных местах Двигаться далее с моимвнешним видом было затруднительно, и тут мы наконец обнаружили то, что надо:двухэтажный обшарпанный дом. С торца не было ни одного окошка, на трех столбахнатянуты веревки. Джинсовые шорты и трикотажную майку я увидела сразу.

— Чего выбрала? — зашипел Денис. Я уже собраласьпоказать, но передумала. Толкать ребенка на воровство — мерзость. Другое делосвистнуть самой.

— Стой здесь, — сказала я. — В случае чего,сматывайся.

Я направилась к веревкам, стараясь не очень громко клацатьзубами. Сняла шорты, а потом и майку, сунув их под мышку, свернула за угол ибросилась бежать так, точно за мной черти гнались. Денис трусил рядом.

— Куда ты так несешься? — прокричал он черезнекоторое время. Я притормозила, сообразив, что он задыхается, потеет ипокрывается нездоровой краснотой. Сделала два глубоких вдоха и сказала:

— С курением завязывай. Не то суперменом не станешь.

— Больно мне надо… Ты тоже куришь, а бегаешь ничего.

— Вообще-то я курю редко, и привычка эта скверная, анам сейчас здоровье необходимо. Хочешь, бросим на пару?

— Я с четырех лет курю. Поздняк метаться.

— Не скажи, ты еще довольно молодой.

— Где переодеваться будешь? Время-то поджимает…

— Вон в тех кустах.

Я нырнула в кусты, торопливо переоделась и осталась довольнасобой. Общий вид портили туфли, но с этим ничего не поделаешь: выставлять напросушку обувь моего размера в тот день никто не пожелал. Я прислушалась,где-то совсем рядом, внизу оврага, журчала вода.

— Денис, — позвала я. — Здесь где-тородничок.

Родничок действительно был. Я с наслаждением умылась,почистила туфли, неторопливо расчесалась и ощутила себя человеком.

— А ты чего? — спросила я, Денис скуксился, ноумылся.

— Значит, так, — инструктировал он меня, пока мышагали к рынку. — Вы встречаетесь на остановке. Я пойду пораньше иустроюсь напротив, через дорогу. Там дерево большущее и очень удобное.Приглядеться надо. А ты жди в подворотне, возле складов, сядь на ящики и замриЕсли все чисто, я два раза свистну, вот так, — Денис продемонстрировалхудожественный свист. — Тогда пойдешь. Поняла?

— А то, — хмыкнула я.

Денис взглянул на меня, покачал головой и вдруг спросил:

— Слушай, а тебя как зовут?

— Александра.

— Сашка? Чудно. Пацанье имя тебе не идет.

— Много ты понимаешь. Мама зовет меня Сашенькой,по-моему, красиво.

— Сашенька-Машенька… Топай в подворотню.

Я потопала и, пристроившись на ящиках, пыталась разглядеть,что происходит на остановке. Большое количество граждан, желающих побыстрееуехать, и ничего заслуживающего внимания. Тут я заприметила невдалеке телефон инаправилась к нему с намерением позвонить Лариске и узнать, стоит ли ждатьсоседскую девчонку или все отменяется. Телефон ответил длинными гудками, а яузнала у проходящего мимо мужчины который час. Пять минут двенадцатого. Судивлением обнаружила, что мои часы показывают то же время, прислушалась к ихтиканью и диву далась: странно они себя ведут, то стоят, то вдруг заработают ипри этом умудряются показывать точное время.

— Все чудесатее и чудесатее, — произнесла я попривычке вслух. Как раз в этот момент раздался свист со стороны остановки, и ябросилась туда.

Девчушка со спортивной сумкой в руках стояла возле киоска итоскливо поглядывала по сторонам.

— Здравствуй, Маечка, — обрадовалась я.

— Здравствуйте, тетя Саша. — Она торопливопротянула сумку. — Вам тетя Лариса просила передать.

— Спасибо тебе огромное.

Девчонка продолжала смотреть на меня во все глаза, в ееличике отчетливо читалось недоумение.

— Ты сейчас на троллейбус? — спросила я, чтобычто-то спросить.

— Да…

— Тогда всего доброго. И еще раз большое спасибо.