– Мне кажется, Ильмар, что ты размышляешь, пристало ли призывающемук смирению епископу разъезжать в таком дорогом экипаже, – сказал Жерар.

Я кивнул.

– Не пристало, – спокойно подтвердил Жерар. – Я редко в немвыезжаю. Разве что в Урбис, или в Версаль, так по этикету положено.

– А почему бы епископу, который в каждой проповеди осуждаетбогатство, не приехать к Владетелю в простой карете или вовсе пешком от Соборадо Версаля не пройтись? – дерзко спросил я.

– Потому, Ильмар, что тогда в глазах всего высшего света ястал бы шутом. Сумасшедшим епископом, что лицемерно от комфорта отказывается, –ответил Жерар. – А шуты что угодно говорить вправе, жалко лишь, что пользы оттого немного. Как я живу, чем в повседневной жизни пользуюсь, это все знают. Ноесли я зван на бал, то не приду туда в рваном рубище или в грязной власянице,подчеркивая свое смирение. Если у меня есть крыша над головой – я не станумокнуть под дождем. И не стану кормить плоть водой и хлебом, если любой умелыймастеровой имеет кусок мяса в супе. Аскеза не единственный путь к просветлению.

– Странно это слышать от епископа… – буркнул себе под носАнтуан.

– Встречали обратные примеры, граф? – поинтересовался Жерар.– Я знал людей, истязающих себе веригами, не мывшихся и не стригших ногтей –будто Искупитель нечистоплотность проповедовал, столпников и молчальников,живших в скитах и бичевавших себя дни и ночи напролет. Знал умелых мастеровисихии, что способны трое суток подряд творить молитву. Где их чудеса?

Вот тут он хорошо сказал. Всем было известно, что ЖерарСветоносный прославился чудесными исцелениями, которые творил именами Сестры иИскупителя. Я склонил голову, соглашаясь, и Антуан тоже промолчал.

– Эта карета не принадлежит мне, – так же спокойно продолжалЖерар. – Все, что у меня есть, – виноградник, доставшийся от родителей. Я отдалего в управление бедной, но честной семье, которая теперь уже не такая бедная…и, боюсь, не такая уж и честная. Я получаю с него столько вина, сколько нужномне самому и тем, кого я хочу угостить. И не считаю эту плату грехом. Денег яне беру. Моя одежда – церковная, положенная мне по сану. Когда я умру, меняпохоронит Церковь. Так кто прав – я, не отвергающий радости жизни, но неберущий ничего сверх необходимого, или юродивый, что бродит по городам,покрытый соплями и язвами, разнося заразу, но крича повсюду о своей близости кБогу? Да любого аскета придется вначале скребком скоблить, прежде чем к Богудопустить!

Антуан фыркнул, будто и хотел поддержать вольнодумные речиепископа, но сдержался. Мы ехали вместе уже третий час. Я рассказал Жерару все…ну, или почти все, что думал о Маркусе и о его спутниках. Но что решил епископи какова будет наша судьба – пока оставалось тайной.

– Меня всегда интересовала тайна Слова, – неожиданно сказалЖерар. Будто мысли прочитал. – Великий дар Господний, весь наш мир изменивший…как же так получилось, что мы не достигли еще железного века, не искоренилинищету и жестокость, разврат и невежество? Господь, в неизмеримой доброте, далнам доказательство существования Своего, заботы о нас, позволил людям отличатьправедников. Так говорит писание. Но почему так много людей, владеющих Словом,недостойны этого дара? И почему столь много добрых, хороших, праведных людей,которым Слово бы послужило поддержкой в великих делах, не имеют его?

Антуан попытался что-то сказать, но Жерар остановил егорезким взмахом руки:

– Нет, нет, я прекрасно могу дать ответ на этот вопрос. Мойдолг и мой сан обязывают меня давать ответы. Но иногда я спрашиваю самого себя:может быть, что-то неправильно? Может быть, мы просто не поняли волю Господа?

Смешное дело – я не выдержал и попытался епископа святомуписанию учить!

– Дано будет ему Слово, – сказал я, – и Слово то станет вышевсех богатств мирских…

Жерар кивнул:

– Иногда, когда я думаю о Слове, я представляю его зерном.Крошечным зерном, что упало на землю, пустило корни, проросло, и вот –раскинулось дерево. Наш мир – дерево, что выросло из этого зерна. Но и на самомдобром дереве бывают дурные плоды. Да, Ильмар, я понимаю тебя.

Такие же слова я говорил иногда сам, объясняя, почему в мирестолько зла. Пасынок Божий принес людям чудесный дар – но люди сами решают, чтоделать с этим даром.

– Может быть, принеси этот дар Сын Божий, – тихо сказалАнтуан, – он мог оказаться другим…

– Да, – опять же согласился Жерар. – Мог. Если бы Иосифповерил Ангелу Господню и ушел в Египет сразу, а не стал собирать вещи свои, искот свой, и прощаться с родней своей. Если бы Ирод не послал избить всехмладенцев в Вифлееме и во всех пределах его.

Он упер ладонь в подбородок, глядя то на Антуана, то наменя. Кажется, я уже понял, к чему приводит такая задумчивость епископа…

– Ильмар, ты хорошо помнишь, что говорит Святое Писание обизбиении младенцев?

Теперь настала моя очередь мямлить, как недавно хозяинпостоялого двора. Смысл я помнил, ясное дело, но не слово в слово. Жерарпоморщился и заговорил сам. Голос его, до того грубый и простой, вдругисполнился силы, словно стоял епископ в соборе перед тысячами прихожан:

– И разгневался Господь! Сына Своего послал Он к нам, чтобыпринес Он искупление. Но не уберегли люди Сына Его во младенчестве, и не будеттеперь спасения роду человеческому. Потеряна для людей жизнь вечная, и неизбавиться им никогда от владычества смерти. И взмолился тогда Сын Божий: Отче!прости им, ибо не знают, что делают! разве не был я Сыном Твоим и СыномЧеловеческим? пошли меня к людям снова, чтобы искупил я их грехи! Но сказалГосподь: Сына Своего отдал людям один раз, и не отдам во второй. Но остался вземле Вифлеемской младенец человеческий, которого не заметили слуги Ирода.Пусть же воспитают его Мария и Иосиф как своего, и будет он Пасынок Мой! инарекут его Искупителем, и дано будет ему Слово, и Слово то станет выше всехбогатств мирских; и если сумеет он сделать то, что суждено, направить родлюдской к свету, то будет грех искуплен; и сделаю Я для Сына Человеческого все,что сделал бы для Сына Своего. И в тот же час услышала Мария жалобный плач и,выйдя из дома, увидела младенца, лежащего у порога. И взяла она на руки Искупителя,и воспитала как своего. И возрастал Он, и укреплялся духом, исполняясьпремудрости.

Жерар замолчал.

– Если бы Сын Божий остался с людьми, все могло бытьпо-другому, – сказал Антуан. – Так, ваше преосвященство?

– Это ересь, – жестко ответил Жерар. – Самая настоящаяересь, за которую даже в наш просвещенный век отлучают от Церкви. Но ядопускаю, что это так. Если бы в Ироде или его слугах было меньше злобы илиесли бы Иосиф пустился в бегство сразу же, получив откровение от Бога, – СынБожий мог остаться с людьми. И искупить наши грехи… как-то иначе. Его убилазлоба и алчность… вот почему, быть может, в нашем мире так много злобы иалчности.