– В том, что человек должен стремиться к добродетели, искатьее денно и нощно, но если добродетель еще не достигнута, то нельзя это человекув вину ставить, – чувствуя себя учеником на суровом экзамене, ответил я.

– Ты, верно, чтишь законы и обычаи Державы? – спросилепископ.

– Да, ваше преосвященство.

Епископ размышлял. Может, не подобает иудеям к самомуЕпископу с приветствиями обращаться? Да нет, доводилось мне такое видеть, и нераз. Пускай вера и другая, а уважение к Церкви проявлять им требуется.

– Счастливого пути и тебе… – Епископ вдруг резко, дажемонахи-охранники вздрогнули, подался через стол, коснулся моего лба крепкимипальцами и шепотом добавил: – Ильмар.

Я окаменел.

А епископ, с удовлетворенным лицом выпрямившись, откинулся наспинку кресла и громко сказал:

– Вижу, вы достойные подданные нашей Державы. И куда жележит ваш путь?

Я молчал.

Нет. Хватит. Если догадка Жана была верна, то…

– В Аквиникум, ваше преосвященство, – любезно сказал Антуан.– Мы скромные торговцы, ваше преосвященство…

– Садись, садись! – Епископ мягко и в то же времяповелительно указал на соседнее кресло – откуда как ветром сдуло охранника. –Негоже старому человеку стоять перед молодыми.

Ну, по сравнению с Антуаном он и впрямь был молод, хотьполста лет всяко прожил… Я медленно поднялся с колен.

– И ты садись, – любезно велел епископ. – Отрадно увидетьстоль искушенных в вере, пусть и не достигнувших еще прозрения, людей. Темболее что путь мой по странной случайности лежит в Аквиникум. Не есть ли этознак свыше, что я должен предоставить вам место в моей карете?

– О нет, мы не достойны столь высокой чести! – живоотреагировал Антуан. – Правда, Исаия?

– Какой еще Исаия? – с упреком спросил его епископ. С такимвыразительным упреком, что Антуан замолчал. А епископ повернулся к стоящемумонаху и велел: – Иди к дилижансу, пусть этим добрым людям вернут остаток денегза проезд. Дальше они поедут с нами.

Монах склонил бритую голову и вышел.

Мы с Антуаном мрачно смотрели друг на друга. «Ох беда, бедапришла в наш дом» – так любила говорить моя мать при самом мелком расстройстве:соль ли просыплется, или дорогие шведские спички ломаются одна за одной, незажигаясь. Но тут-то и впрямь: беда пришла.

Честно говоря, я бы даже против самого епископа не решилсявыступить. Тут Арнольд с его бычьей силищей нужен. Это не старичок Ульбрихт,епископ амстердамский. Это прямо головорез какой-то, бандит бывший…

Я вскинул голову и спросил:

– Ваше преосвященство… Жерар Светоносный?

Похоже, удалось и мне его удивить.

– Да, брат мой. Какая превосходная была бы паства, не правдали? – вопросил епископ у второго охранника. – Не состоит ли мой долг в том,чтобы пролить на эти заблудшие души свет веры? – Охранник скорчил рожу,долженствующую обозначать радость и дружелюбие. – А сходи-ка, брат Луи, забутылочкой хорошего вина. Моего вина, с моего виноградника.

Вышел и второй охранник. Мы остались втроем.

– Не имею чести быть знакомым, – вежливо сказал епископ ЖерарАнтуану.

– Соломон, торговец пряностями… – начал было Антуан, но налице епископа появилась улыбка: будто скалу ущельем раскололо. – А, одиннадцатьпроклятых! – в сердцах воскликнул старик. – Антуан, граф Лионский!

– Это вы автор патента «Приспособление для защиты стеколкабины от замерзания»? – живо поинтересовался Жерар.

Антуан удивленно уставился на него. Буркнул:

– Да.

– Меня, помнится, удивило – как пришла вам в голову стольстранная мысль? Поливать стекла спиртом?

– Мы базировались на севере. Выпивки все время не хватало, –коротко ответил Антуан.

Епископ Жерар Светоносный захохотал:

– А патент на новую систему сброса ракетных толкачей?

– Мой друг разбился насмерть, когда у него не отделился одинтолкач.

Жерар сразу же замолчал, склонил голову:

– Все мы в руках Божьих. И через нашу смерть он спасаетновые жизни…

– Что вы собираетесь с нами делать, ваше святейшество? –резко спросил Антуан. – Я старый человек и с возрастом приобрел некоторуюнетерпеливость.

– Я не знаю, – вроде бы искренне ответил Жерар. – Сейчас яхочу позавтракать, мы ехали всю ночь напролет, а дорога не позволяла дажеразогреть чай. А еще я с удовольствием выпью с вами вина. Но что делать дальше– пока не знаю.

– Ваше преосвященство, как вы меня узнали? – позволил себевопрос и я. – На чем я… прокололся?

Жерар развел руками:

– Ни на чем. Но когда-то, в дни своей грешной молодости… –Он сложил руки столбом, пробормотал что-то и продолжил: – Я подумал, что еслисчесть эти пейсы накладными, а форму носа измененной гримом, как делал ворЖерар Беспутный, то выйдет почти что портрет вора Ильмара.

Вернулся монах, который ходил к дилижансу объявить о нашемотказе продолжать путь. Молча выложил перед Антуаном деньги. По-моему,перепуганные возницы вернули полную плату, даже не вычитая за преодоленныйучасток пути.

Увидев, что в беседе наступил перерыв, из кухни торопливозасновали с подносами хозяин и его немолодая, дородная жена. Смазливуюподавальщицу, вечно носившую юбку выше коленей, видно, спрятали от грехаподальше… ну и зря, наверное. Не тот был человек Жерар Светоносный, некогда ворЖерар Беспутный, чтобы разражаться гневом при виде виляющей попки и лукавоговзгляда.

Чем больше я смотрел на епископа, наверное, самоговольнодумного и странного епископа Державы, тем сильнее и сильнее загоралась вмоей душе надежда. Безумная. Невозможная.

– Восемь, – сказал я неожиданно. Негромко, но Жерар меняуслышал. Поглядел – с легким удивлением. И спросил:

– Уже восемь?

Да, епископская карета – любым дилижансам не чета.Доводилось мне уже в такой ездить… ох доводилось, с братом Руудом, несчастнымпаладином, что так и не смог свой подвиг совершить.

Мы с Антуаном сидели на одном диванчике, спиной к движению,епископ Жерар – напротив нас. Мягко ехала карета, на дорогих железных рессорах,на каучуковых шинах. Горела карбидная лампа под цветным абажуром, бросала бликина кожаную обивку. Окна были шторами задернуты, переговорная труба, к кучерамведущая, плотно деревянной пробкой закрыта.

Роскошь. По чину положенная епископу, но все-таки…