Я довольно долго стоял, глядя на близкие уже Альпы, на белуюшапку Монблана, над которой клубились облака. Конечно, видал я горы и повыше,вот хотя бы китайские Гималаи, но там они совсем уж суровые, населенныестранным народом, ими любоваться даже в голову не придет.

К вечеру мы будем у первого перевала, что нам предстоитпересечь. Путь до Паннонии долог. Каким путем добираются в Аквиникум Жан сЙенсом, я не знал да и знать в общем-то не хотел. Чего не знаешь, того невыдашь.

Только бы прав оказался бывший лекарь Дома. Удалось быдогнать Маркуса со спутниками на мадьярской земле. Фора у них немалая…

Из дверей постоялого двора вышел мой вчерашний собутыльник.Дружелюбно махнул рукой – надо же, узнал, не залил пивом мозги, и бодройтрусцой побежал к деревянным будочкам. Сообразив, что сейчас меня ждет новыйразговор о плохом характере обитателей Паннонии, а то и пара кружек пива, чтоперед поездкой в дилижансе вовсе излишне, я направился в дом.

Хорошо здесь, наверное, жить. У большой торной дороги, вкрасивом и благодатном краю. И почему у меня натура такая, что на месте несидится? Давно бы уж осел где-нибудь…

У ворот защелкал бич, звонко заиграл кучерский рожок.Торопливо подпоясываясь, вышел открывать ворота сам хозяин постоялого двора,еще заспанный, но уже с дежурной улыбкой на все лицо.

Я любопытствовать новыми гостями не стал, а пошел на второйэтаж, в нашу с Антуаном комнату. Зря, конечно. Расслабился, слишком долгоальпийскими видами любовался.

Постную кашу Антуан лишь поковырял брезгливо, а вот навареные яйца и мягкую кровяную колбасу налег с удовольствием. Я ел мало. Мнойовладел какой-то печальный и романтический настрой. Может, так, с изряднымпромежутком, откликалась тюрьма в Урбисе. Бывает у меня такое, бывает, ужевроде как неделя прошла – и вдруг отзывается во всем теле жуть. Не страхом, а,напротив, покоем.

Упаковав дорожные саквояжи, мы спустились вниз. В залетрактира было непривычно тихо, и обслуга носилась будто кипятком ошпаренная, нопри этом тихая и благостная.

А я и на это внимания не обратил. Уж больно совпало моенастроение с обстановкой. Выбираются на улицу примолкшие пассажиры – так и чтов том удивительного? Трусит к почетному столу, который вчера Антуан занимал,хозяин постоялого двора со святой книгой в сафьяновом переплете – ну так малоли зачем…

И только услышав сладкий, как мед, голос хозяина, явздрогнул:

– Ваше преосвященство, не откажите в великой чести…

За почетным столом сидели трое. На двоих я как глянул –сразу холодом обдало. Монахи. Из тех, на которых я в Урбисе насмотрелся, что вруках не только псалтырь держать умеют. Плечи широченные, даже серые плащимускулистых фигур не скрывают, по лицам разве что кузнечный молот непрогулялся. Самая пугающая смесь – благостность вперемешку со сломанными носамии приплюснутыми ушами.

Третий, к которому хозяин и обращался, ничем им не уступал.Здоровенный, хотя и пожилой уже мужчина, под стать офицеру Стражи Арнольду, нотак ведь тот – человек военный. Лицо грубое, будто из камня тесанное, волосыжесткие, соломенные, нос картофелиной. Правда, нос целый – такой скорее сампару физиономий расквасит, чем позволит до своей дотянуться. И при всем том –белый епископский плащ, святой столб на шнурке поверх одежды…

Пронеси, Сестра!

Запнувшись на миг, я продолжил спускаться по лестнице. Одиниз монахов-охранников уставился на нас с Антуаном, другой продолжал наблюдатьза хозяином постоялого двора.

Епископ тем временем взял святую книгу, открыл на заднихстраницах, для толкования трудных мест чистыми оставленных, подумал миг, потомокунул в чернильницу угодливо поданное хозяином перо и быстро что-то написал.Протянул руку, прошептал что-то, благословляя.

Как бы на нашем месте поступили законопослушные иудеи?

Уж никак бы мимо не прошли, это точно. Хоть и другая вера, аЦерковь им положено чтить.

– Доброго утра, ваше преосвященство… – поклонившись искладывая руки лодочкой, сказал я. Рядом со мной, с некоторой заминкой,склонился в поклоне Антуан.

Но епископ почему-то даже не сразу в нашу сторону посмотрел.Сидел, задумчиво перелистывая Святое Писание, не отпуская хозяина. Потомспросил: голос его оказался грубым, как и внешность, но наполненным силой:

– Что сказано о хозяине дома в притче о смоковнице?

Хозяин, похоже, едва не обделался от страха. Хозяйство своеон вел исправно, это я сразу понял, но вот в святую книгу вряд ли частозаглядывал.

– Сказано… сказано… – заблеял он, собираясь с памятью. –Если бы ведал хозяин… хозяин ведал…

– Если бы ведал хозяин дома, в какую стражу придет вор, тободрствовал бы и не дал бы подкопать дома своего, – возвращая ему книгу, сказалепископ. Посмотрел на Антуана, потом на меня. Жестом велел встать иприблизиться.

Избавленный от экзамена хозяин торопливо пятился, не забываяпри этом кланяться. Видно, нечасто проезжали этой дорогой епископы.

– Доброго утра и легкого пути, ваше преосвященство, –повторил я, раздумывая, не опуститься ли на колени. Нечисто дело. Эх, не будьсо мной Антуана, дал бы деру! Если двери конюшни открыты, можно было бы успетьна коня вскочить…

Епископ задумчиво смотрел на меня. Потом спросил:

– Знаешь ли ты притчу о бесплодной смоковнице?

Дались ему эти смоквы! Притчу я знал, но зачем епископуэкзаменовать двух послушных иудеев на знание святых текстов?

– Да, ваше преосвященство.

Епископ ждал, и я начал:

– На другой день, когда они вышли из Вифлеема, Он взалкал. Иувидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней;но пришел к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было смокв. Исказали Искупителю ученики Его: что же Ты не проклял ее? ибо не пожелала онанакормить Тебя! пусть не вкушает никто от нее плода вовек! Разгневался Он иответил: не знаете, чего просите: можно ли ждать плодов, прежде чем созрелиони? можно ли ждать приплода, прежде чем вырос скот? можно ли ждать веры,прежде чем окреп дух? Устыдились ученики Его и спросили: «Зачем же ты пошел ксмоковнице, раз не могла она дать Тебе плоды свои?» Он, отвечая, говорит им:истинно говорю вам, ищите добрые плоды и даны будут, ищите зимой и летом,весной и осенью, в свете и во тьме, но не проклинайте, если время их еще ненастало.

Я замолчал, переводя дыхание. Притчи я с детства любилпослушать, но чтобы так, без остановки, без единой запинки – это с перепугу.

Епископ улыбался. Потом спросил:

– А в чем смысл этой притчи?