— Ничего страшного, — сказала Мими Форс. — Онпросто потерял сознание. Китти, да успокойся же!

Итальянец, кавалер Мими, валялся без чувств на лестничнойплощадке, и в лице у него не было ни кровинки.

— Джек, поможешь? — бросила Мими, увидев в дверяхбрата.

Джек кинулся к сестре и помог усадить итальянца.

Шайлер заметила, как Джек что-то гневно выговаривает Мими, ирасслышала долетевшие до нее обрывки фраз: «…перешла границу… Ты могла убитьего… Не забывай, что говорят стражи…»

Шайлер встала, не зная, что ей делать. Тут появились Блисс сДиланом. Дилану хватило одного взгляда на мизансцену.

— Дай-ка угадаю, он был с Мими Форс?

Шайлер кивнула.

— Пожалуй, пора нам отсюда сваливать.

— Совершенно с тобой согласна, — отозвалась Блисс.

Шайлер в последний раз взглянула на Джека. Он по-прежнемуспорил с сестрой и даже не заметил, что Шайлер уходит.

Дневник Кэтрин Карвер

20 декабря 1620 года

Плимут, Массачусетс

Мужчины отправились в путь уже давным-давно, но до сих порот них нет никакой весточки. Они уже должны были добраться до места и вернутьсяобратно с новостями из той колонии. Но от них по-прежнему ничего не слышно.Дети составляют мне компанию, и мы проводим время, читая вслух книги, которыемне удалось привезти с собой. Если бы только мы могли сойти с корабля! На немпостоянно сыро и ужасно тесно. Но дома еще не достроены. Мужчинам разрешеноразбить лагерь на берегу, а мы вынуждены оставаться здесь, в этом мрачномместе. Мне страшно, но я утешаю себя тем, что я непременно почувствовала бы,если бы Джон и остальные погибли. Пока же я не почувствовала и не увиделаничего. Среди колонистов витают сомнения, действительно ли мы спаслись. Ходятслухи, что кто-то из них здесь, скрывается среди нас. Шепотки и подозрениямножатся. Говорят, будто парнишка Биллингтонов пропал. Исчез. Сгинул. Но кто-товспомнил, что он мог уйти с отрядом в Роанок, потому мы пока не переживаем. Мынаблюдаем и ждем, затаив дыхание.

К. К

Сколько Шайлер себя помнила, воскресенья она всегдапроводила в больнице. Когда она была помладше, они с бабушкой добирались додальнего края Манхэттена на такси. К Шайлер все настолько привыкли, чтоохранники даже не выдавали ей бейджика посетителя, а просто махали, чтобыпроходила. Теперь, когда она стала старше, Корделия редко присоединялась к нейво время этих еженедельных визитов, и Шайлер ездила одна.

Она прошла через приемный покой, куда доставляли больных«скорые», через застекленный коридор, мимо киоска с подарками, воздушнымишариками и цветами. Девушка купила в киоске газету и прошла к заднему лифту. Еемать находилась на верхнем этаже, в отдельной палате, обставленной как номерлюкс какого-нибудь из лучших отелей города.

На Шайлер, в отличие от большинства людей, больницы непроизводили угнетающего впечатления. Слишком уж много времени она провела здесьв детстве, катаясь по коридорам на взятом взаймы кресле-каталке и играя впрятки с медсестрами и санитарами. Каждое воскресенье она ела в здешнейстоловой в подвальном этаже, и раздатчики нагружали ей тарелку беконом,яичницей и вафлями.

В коридоре ей встретилась постоянная сиделка матери.

— Сегодня хороший день, — с улыбкой сообщиласиделка.

— О, здорово! — Шайлер улыбнулась в ответ.

Ее мать пребывала в коме большую часть жизни девочки. Когдаей было несколько месяцев, у Аллегры случилась аневризма, и она впала в кому.Почти все время она спокойно лежала в постели, не шевелясь и едва дыша.

Но в «хорошие» дни что-то происходило: дрожание опущенныхвек, шевеление большого пальца, подергивание щеки. Иногда мать вздыхала,неизвестно почему. Это были малые, бесконечно малые напоминания о прежней,полной энергии женщине, ныне заживо заключенной в кокон смерти.

Шайлер вспомнила заключение докторов, сделанное почти десятьлет назад. «Все ее органы функционируют. Она абсолютно здорова, за однимисключением. Отчего-то ее разум закрылся от тела. У нее сохраняются нормальныесхемы сна и бодрствования, и мозг ее не мертв, ни в каком отношении. Нейроныработают. Но она не приходит в сознание. Это загадка». Как ни удивительно, но врачипо-прежнему были убеждены: сохраняется шанс, что при удачном стеченииобстоятельств мать Шайлер очнется. «Иногда это оказывается песня. Или голос изпрошлого. Что-то работает спусковым крючком, и больные приходят в себя. Насамом деле она может очнуться в любое мгновение».

Несомненно, Корделия верила в это и хотела, чтобы Шайлерчитала Аллегре, пусть мать знает ее голос, быть может, в какой-то моментоткликнется на него.

Шайлер поблагодарила сиделку и бросила взгляд в маленькоедверное окошко.

И увидела в палате какого-то человека.

Шайлер взялась за дверную ручку и, не поворачивая ее, сновавзглянула в окошко.

Человек исчез.

Шайлер моргнула. Она готова была поклясться, что видела тамседого мужчину в темном костюме, он стоял на коленях у постели ее матери,спиной к двери, и держал ее за руку. Плечи его вздрагивали, и казалось, что онплачет.

Это был уже второй раз. Шайлер сделалось не столькотревожно, сколько любопытно. Первый раз она мельком заметила его несколькомесяцев назад, когда ненадолго вышла из палаты принести себе стакан воды.Вернувшись, она испугалась, увидев в палате кого-то еще. Она заметила краемглаза мужчину: он стоял у шторы и смотрел в окно на текущий внизу Гудзон. Но втот миг, как Шайлер вошла в палату, он исчез. Она даже не видела его лица —только спину и аккуратно подстриженные седые волосы.

Сперва Шайлер было страшно. Она не могла понять, что это —призрак или игра света и ее воображения. Но ей чудилось, будто она знает, кемможет быть бесплотный посетитель.

Шайлер медленно отворила дверь и вошла в палату. Онаположила на стоявший у телевизора столик на колесиках толстую пачку воскресныхгазет.

Мать лежала на кровати, руки ее были сложены на животе.Светлые волосы, длинные и блестящие, рассыпались по подушке. Шайлер никогда невидела никого красивее своей матери. У нее было лицо мадонны с картины эпохиРенессанса, безмятежное и исполненное покоя. Шайлер подошла к стулу в изножьекровати и снова оглядела комнату. Она заглянула в уборную, которой мать никогдане пользовалась. Потом отдернула шторы, почти ожидая, что за ними кто-топрячется. Пусто.

Разочарованная, Шайлер вернулась на свое место у кровати.

Она развернула воскресную газету. О чем почитать сегодня? Овойне? Нефтяном кризисе? Стрельбе в Бронксе? Или выбрать журнальную статью оновой, экспериментальной испанской кухне? Шайлер решила остановиться на разделео свадьбах и торжествах. Кажется, матери он нравился. Иногда, когда дочь читалаей что-нибудь особо интересное из светских сенсаций, у матери подергивалисьпальцы ног.