Межрайонцы объединили высокомотивированных, зачастую с международным опытом, пропагандистов и активистов русской революционной социал-демократии из существующих партий в региональную («междурайонную»), не тематически организованную партийную группу, в которую вошли такие известные революционеры и подпольщики, как В. Володарский (М. М. Гольдштейн), А. А. Иоффе, А. В. Луначарский, Д. З. Мануильский, М. С. Урицкий, И. Юренев (К. К. Кротовский) и др. Они образовали третью, помимо пораженцев большевиков и меньшевиков-интернационалистов, «интернационалистическую» революционную группировку социал-демократов. В отличие от номинального, ориентированного на победу Германии «интернационализма» Ленина[2267] и подлинного, но абстрактного интернационализма Мартова и его меньшевиков, межрайонцы наиболее последовательно придерживались своего воинствующего представления об интернационализме и сходились с большевиками ленинской группы только в борьбе за поражение России в войне. В остальном в их отношениях с ленинцами существовали сильные противоречия.

Собственно, группу межрайонцев создали в 1913 г. под названием «объединенцев», в знак протеста против результатов Пражской конференции — углубления раскола между меньшевиками и большевиками из-за притязаний Ленина на главное руководство, мотивированные сторонники Троцкого, меньшевики и разочарованные большевики, ратовавшие за воссоздание единой российской социал-демократической партии[2268]. Притом ее члены не порывали связь со своими прежними партиями (так, межрайонец Юренев продолжал вести агитацию как большевик) и отчасти согласовывали с ними свои акции. Их претензии на роль единственных подлинных представителей пролетариата[2269] не были надуманными, как в случае Ленина, а подчеркивали, помимо «межрайонности», также межпартийность группировки. Межрайонцы вербовали членов среди рабочих, которые не видели или игнорировали разницу между большевиками и меньшевиками, и, не жалея финансовых средств, сколачивали из них ударные боевые группы. Таким образом, «межрайонка» представляла собой нечто вроде «сил быстрого реагирования», способных ко мгновенной мобилизации благодаря надежным связям с радикальными вожаками промышленного пролетариата. В партийно-политическом отношении она в годы войны преследовала цель объединить все «интернационалистические» силы большевиков, меньшевиков и максималистов, с привлечением «интернационалистов» (т. е. пораженцев) из рядов эсеров, сначала, по крайней мере, в тактические боевые союзы, с дальним прицелом на «консолидацию всех интернационалистов»[2270] в одной партии.

С начала войны маленькая группа межрайонцев, выпуская непомерно большое количество публицистики, вела «борьбу с оборонцами и агитацию в массах против войны и царизма»[2271]. В конце 1914 г., когда большевиков изрядно выкосили аресты и суды, «межрайонка» окрепла, создала специальную военную организацию и установила связь с солдатами действующих армий. С 1915 г. она целенаправленно боролась против «шовинистических» рабочих групп при военно-промышленных комитетах. В 1916 г., увеличившись до 400–500 высокопрофессиональных активистов, петроградская «межрайонка» приступила к работе по консолидации «интернационалистов». Ее все больше возмущало педантичное сектантское самоограничение большевиков, и свои гораздо более воинственные цели она преследовала в рамках независимой стратегии, делая упор на тесные связи с солдатами в гарнизонах и на фронте, усиление и вооружение боевых групп. Для этого в столице она сосредоточила внимание на фабрично-заводских рабочих, начиная с Выборгской стороны и персонала военных заводов, и с августа по ноябрь 1916 г. даже легально издавала «Рабочие ведомости», что было бы невозможно без попустительства Департамента полиции.

Вопрос о том, какой революционный социал-демократ после пражской самодеятельности Ленина мог быть сильнее всех заинтересован в минимизации ущерба и сохранении сплоченности всех «интернационалистически» ориентированных социал-демократов вкупе с «интернационалистами» (т. е. во время войны пораженцами) эсерами и располагать соответствующими финансами, неизбежно приводит нас к Гельфанду-Парвусу. Его неизвестные по имени связные в России (например, друг и земляк-одессит Стеклов), возможно, принадлежали к руководству межрайонцев, и его предыдущие попытки провоцировать на немецкие средства рабочие волнения в стратегически важных центрах Российской империи (как Петроград и Николаев)[2272] осуществлялись ими.

Должно быть, и в день отъезда царя в Ставку (22 февраля) не большевики, а лучше организованные и весьма эффективные межрайонцы получили неожиданное задание срочно мобилизовать работников петроградской военной промышленности на политическую борьбу против царя и за свержение самодержавия. Удобным поводом им послужил Международный женский день. Юренев описывал это так: «Едва закончилась ожесточенная политическая борьба вокруг „14 февраля“, как перед нашей организацией встала новая задача: проведение „дня женщины работницы“ (23 февраля)»[2273]. Активисты «межрайонки» немедленно принялись за выполнение «новой задачи»: «23 февраля нами был издан (в легальной типографии на Гороховой) агитационный листок общеполитического характера, призывавший рабочих и солдат к борьбе против царизма»[2274]. Выбором слов этот листок в корне отличался от лозунгов прежних экономических забастовок, ставил во главу угла политические требования и непосредственно низложение царя. Помимо основной политической идеи агитлистка, «межрайонка», дабы облегчить себе мобилизацию женщин и подростков, бросила в массы кличи «Давайте хлеба!», «Хлеба, хлеба!». Для усиления их воздействия она посылала самых способных агитаторов, в том числе Б. Лившица и К. Кротовского (И. Юренева), на заводы и на митинги, включая митинг на Знаменской площади, где их зажигательные речи имели большой успех. В ночь с 24 на 25 февраля межрайонный комитет «постановил» «призвать петербургских рабочих к трехдневной стачке протеста против арестов и расстрелов[2275] рабочих Путиловского завода»[2276]. Поднятое им движение стремительно расширялось благодаря тому, что агитаторы и распропагандированные ими рабочие, судя по всем донесениям охранки, заставляли преимущественно пассивную, не желающую бастовать часть работников крупных заводов под нажимом и угрозой насилия оставлять работу и идти с ними[2277].