Этот несвоевременный локаут, который революционные партии приветствовали как «стачку», создал предпосылку для возникновения революционного народного движения[2238]. В день отъезда царя в Ставку, 22 февраля, примеру дирекции Путиловского завода последовали другие предприниматели, освободив от работы множество людей (уже 22-го свыше 30 тыс. чел.), которые за несколько последующих дней непоправимо нарушили социально-политическое равновесие в столице. Рабочим, которые в подавляющем большинстве не желали бастовать, а хотели честно исполнять свои обязанности, в данной ситуации не оставалось ничего другого, кроме как выражать возмущение произволом и незаслуженным локаутом посредством массовых уличных акций. Громкие пропагандистские вбросы со стороны будили новые страхи. Так, 22 февраля в рабочих кварталах Выборгской стороны, где большим влиянием пользовались межрайонцы, стал распространяться слух, будто хлеб подходит к концу и завтра, 23-го, черного хлеба в лавках больше не будет[2239]. 23 февраля (8 марта н. ст.), в Международный женский день, агитаторы присовокупили к тревогам уволенных рабочих и работниц о хлебе насущном совершенно другие, политические лозунги, превратив стихийные протесты в организованное движение[2240]: наряду с криками «Хлеба!» теперь звучали требования покончить с войной и с династией Романовых. В результате рабочие других заводов тоже прекращали работу, устраивали митинги с революционными речами и требованиями и с пением революционных песен шли на улицу. К 12 часам толпы демонстрантов заполонили Сампсониевский проспект. Усиленные наряды полиции, пешие и конные, не могли их сдержать. С 14 часов оперативное руководство перешло от градоначальника Балка к Хабалову, и на улицах вместо полиции появились казаки и драгуны.

Движение, с 23 по 25 февраля распространявшееся с заводов и из рабочих кварталов Выборгской стороны до центральных артерий столицы, 25 февраля молниеносно перекинулось на Нарвскую сторону и 26 февраля с политическими выступлениями путиловцев и присоединением резервистов из столичного гарнизона привело к восстанию широких народных масс. 25-го в центре города показались первые самодельные красные знамена с надписями «РСДРП» и «Долой войну!». Этот лозунг не отвечал настроению масс, и его убрали. На Знаменской площади демонстранты столпились у подножия памятника Александру III вокруг агитаторов из рядов «интернационалистов»[2241], в том числе меньшевика-интернационалиста Гриневича (К. С. Шехтера), которые со ступеней памятника выкрикивали далеко разносившиеся над площадью требования о прекращении войны. Во второй половине дня здесь произошел первый инцидент со смертельным исходом. Полицейский пристав Крылов, приведя на площадь небольшой конный отряд, попытался вырвать у одного из демонстрантов красный флаг. В завязавшуюся потасовку вмешался казак из отряда, стоявшего на другом конце площади, и застрелил пристава. В ответ начались первые братания толпы с казаками со здравицами в честь меткого стрелка. Этот случай, весть о котором со скоростью лесного пожара облетела весь город, внимательные наблюдатели расценили как серьезный сигнал правительству (посол Бьюкенен) или начало революции (генерал Спиридович). 26 февраля в гарнизоне взбунтовались первые части Павловского полка и вступили близ Марсова поля на Екатерининском канале в перестрелку с полицией на глазах у воскресных гуляющих. Вся столичная интеллигенция узнала о происшедшем по телефону от очевидцев, и руководители социалистических партий, совершенно не подготовленные к событиям, почувствовали необходимость вечером собрать в приватном кругу импровизированный генеральный штаб приближающейся революции для обсуждения дальнейших шагов. В то время как стотысячные манифестации и братания гарнизонных частей с демонстрантами достигли невиданных масштабов, премьер-министр князь Голицын изданием двух указов министра внутренних дел прервал заседания Государственной думы и Государственного совета, упразднив тем самым единственные легитимные политические органы, еще способные направить массовое движение в мирное русло. Устранение народного представительства и последнего оплота порядка добавило к вооруженному восстанию «снизу» «революцию сверху», положив начало всеобщей Великой Русской Революции.

Царь в то время находился в Ставке. В Могилев он собрался в срочном порядке. Видимо, около 20 февраля ему доставили ответ Чернина от 14 (27) февраля, и он решил ехать в Ставку, чтобы проработать там связанные с ним военные вопросы. Члены свиты внезапно узнали, что отъезд состоится со дня на день[2242]. 21 февраля им сообщили, что царь едет уже завтра «на короткое время», а «1 марта… должен… вернуться сюда». Офицер Генштаба, историк и публицист генерал-майор Д. Н. Дубенский, с октября 1914 г. служивший придворным военным историографом, записал это у себя в дневнике, а позже прокомментировал следующим образом: «…очевидно, что-то произошло, что мне, вероятно, было неизвестно, почему мы вдруг, внезапно, уехали. Какие были соображения, я не могу… объяснить»[2243]. Слово «должен» намекало на исключительную важность присутствия царя в Царском Селе 1 марта. Это, скорее всего, связано с его строго секретной мирной инициативой: вероятно, царь ожидал тогда получить от американцев сообщение о результатах беседы с Чернином 9 марта (25 февраля)[2244].