16 марта появилось правительственное обращение «К полякам», весьма напоминавшее былые предложения С.Д. Сазонова об объединении Польши под скипетром русского царя. Документ породил массу вопросов. В обращении проводилась идея создания независимой этнографической Польши, в которой будут «ограждены права национальных меньшинств» и которая будет связана «свободным военным союзом с Россией». Документ породил массу внутрироссийских проблем — многие лидеры национальных движений готовы последовать за поляками.

11 марта было подписано правительственное постановление о приостановке исполнения законов «о землевладении и землепользовании австрийских, венгерских и германских выходцев» — до созыва Учредительного собрания.

15 ограничительных актов потеряли силу, что, вероятно, вызвало недоумение у той части населения, которая уже воспользовалась землей и результатами труда «врагов».

Тем временем на местах сохранялся компромисс различных идейно-политических сил при сохранении уважения к общероссийской власти. Из Ставрополя губернатор кн. Оболенский докладывал, что возглавил Комитет общественной безопасности вместе с «очень достойными людьми». Временному правительству пришлось дать команду о его устранении. В Орле губернатор гр. П.В. Гендриков предложил образовать для управления особое совещание, куда бы вошли помимо него предводитель дворянства, председатель земской управы, представители комитета общественной безопасности и Совета. Местные либералы и социалисты согласились. Они аплодисментами приветствовали заявление начальника Орловского кадетского корпуса генерал-лейтенанта Р.К. Лютера в верности Временному правительству и заверения жандармского подполковника, обещавшего служить новой власти не менее честно, чем старой. Наиболее влиятельными в КОБах (часто выступавших под другими названиями) оказывались либо известные в прошлом общественные деятели, либо новоявленные демагоги. Первое время они старались действовать согласованно. Если в столице социалисты и либералы никак не могли договориться между собой, то, к примеру, в самарский комитет вошли по 5 большевиков и меньшевиков, а также 3 эсера, которые стали соседствовать с 7 кадетами. В далеком Якутске общественный комитет возглавил ссыльный большевик Г.И. Петровский, вскоре утвержденный комиссаром Временного правительства. Налицо было стремление к формированию внепартийной власти.

Дли стабилизации государственно-правового положения В.В. Шульгин предложил создание законосовещательного органа, в котором ведущие политики могли бы согласовать и уточнить свои прежние установки. В сущности, власть двинулась именно по этому пути, погрязнув в бесконечных согласованиях, переросших со временем в склоки. Все это вызывало по меньшей мере недоумение снизу. Массы требовали оперативного решения своих проблем и «понятных» действий.

Командующим Петроградским военным округом стал командир 25-го армейского корпуса генерал-лейтенант Л.Г. Корнилов. Его назначение произошло по рекомендации Гучкова. В политическом активе Корнилова был побег из плена и арест им 7 марта царской семьи. Генерал уже тогда понимал первостепенную необходимость «жесткой расчистки Петрограда». 14 марта после совещания с начальниками военных училищ он вывел столичных юнкеров, поддержанных артиллерией, на Дворцовую площадь. «Нас было 14 тыс. лучших в то время войск в России: дисциплинированных, молодых, храбрых и нерассуждающих, — вспоминал один из юных участников событий. — Мы были настроены решительно… Всем уже осточертели речи». Но дальше демонстрации дело не пошло — воспротивился Керенский, подозрительно относящийся к генералитету. В конце марта генерал А.М. Крымов, посетив столицу, также предлагал «расчистить» ее, полагая, что для этого будет достаточно одной дивизии. На сей раз его не поддержал Корнилов.

На местах столичного «двоевластия» не замечали. Провинция словно замерла в ожидании приказов от новой власти. Местные Советы тяготели к примирению с «буржуазной» властью. Гигантская масса телеграмм в адрес Временного правительства после каждого очередного политического кризиса содержала призывы к «дружной и плодотворной работе» правительства и Совета.

6 марта Временное правительство издало директиву о вступлении председателей губернских и уездных земских управ (они считались либералами) в должность правительственных комиссаров. Это распоряжение не учитывало существования неземских губерний и областей. На местах приходилось срочно исправлять ситуацию. И хотя из сотни законодательных актов Временного правительства более 40 касались органов местного самоуправления, ситуация в стране оставалась юридически запутанной. Позднее, в августе 1917 г., на Государственном совещании от лица Московской городской думы В.В. Руднев настаивал, что «нет иного пути к осуществлению истинного народоправства в государственном масштабе, как только через укрепление и расширение базы самоуправления». При этом государству следует ограничиться «только надзором за законностью действий органов местного самоуправления». Достичь этого было крайне трудно.

Разумеется, правительство сознавало, что у власти на местах могут оказаться не меньшие реакционеры, чем старые губернаторы. Поэтому премьер заявил, что комиссары не должны рассматриваться в качестве должностных лиц, стоящих над общественными комитетами. В результате в общественное сознание проникла мысль, что представителей власти на местах не только допустимо, но и необходимо смещать. Результаты не замедлили сказаться. К концу марта назначенные, точнее, утвержденные правительством комиссары удержались только в 23 губернских центрах из 55, остальные были переизбраны. Что касается комиссаров уездного уровня, то здесь «правительственными» были только 177 из 439. В любом случае губернские комиссары оказывались в трудном положении по причине нехватки средств. Деньги, если и собирались, то тратились на низовом уровне, убедить массы в необходимости содержания «революционного» чиновничества было трудно.

Началась полоса растущей демагогии. В Екатеринбурге один из лидеров местных кадетов Л.А. Кроль использовал увеличение числа допущенных в КОБ организаций для разжижения в нем представителей левых, что обеспечило ему должность председателя. Но полностью нейтрализовать левых все равно не удавалось. Екатеринбургский КОБ просуществовал менее трех месяцев. «Буржуазная» власть лишилась своей естественной социально организационной опоры. Заседать оказалось некому, КОБ прекратил свое существование. Некоторые КОБы «левели». Так, в Нахичевани 19 апреля было отказано в представительстве цензовым элементам. Но такие крайности были исключением.

Местные власти сразу же столкнулись с неожиданными проблемами. В ходе послефевральских обысков обнаружилось обилие «бесхозных» товаров на складах (на деле припасенных для спекуляции). Было предложено реквизировать их — право собственности было поставлено под сомнение самими властями. Отдельные общественные комитеты под давлением социалистов прибегли к реквизициям сахара, табака, спичек. Это повлекло за собой не только монополизацию распределения товаров первой необходимости, но и слухи о всевозможных злоупотреблениях. И такие проблемы множились.

Иные КОБы довольно успешно сопротивлялись «анархии». Так, в Курской губернии (в прошлом поставлявшей в Думу правых) на базе самоуправлений (включая волостные) в ходе бесчисленных кооптаций возник «Губернский народный Совет» численностью до 4 тыс. человек. Казанский КОБ включал в себя представителей губернских и уездных органов самоуправления и управления, делегатов от рабочих, солдатских и офицерских Советов, кооперативов, предпринимателей, ВПК, союзов учителей, земских служащих, железнодорожников, почтовиков, сельского духовенства. Также входили в Комитет представители мусульман (социалистов и несоциалистов), других народов губернии и «национальных» беженских организаций. Уфимский губернский комитет общественных организаций включал в себя относительно немного мусульман (7 организаций из 79), а также представителей поляков, евреев, латышей, чувашей. Даже в губерниях с почти однородно русским населением в КОБы входили представители беженских организаций — еврейских, польских, латышских, литовских. В общем, стихийно сложилась эффективная система, учитывающая и интересы управления, и нужды наименее необеспеченных и забитых слоев населения. Но она могла действовать лишь до тех пор, пока люди были настроены на сотрудничество.