Румянцев смутился столь откровенным признанием своих прав главенства в группе.

– Третий, Алексей Андреевич.

– А вы, граф, знаете о том, что недавно у государя был с визитом Николай Михайлович Карамзин, о котором вы всегда так лестно отзывались?

– Доходили, ваше сиятельство, слухи. Обычно, когда Карамзин приезжал в Петербург, он часто обедал у меня, а тут… То ли меня не было в это время, то ли еще какая-то причина…

– Карамзин приехал в Петербург с рукописями восьми томов «Истории России» и попросил аудиенции у императора. Но император не принял его. Вы знаете, граф, это время. Мы еще в Вильне, перед войной, много говорили об этом. Уже тогда, как и у вас, в литературе и науке, общество было расколото на различные партии, у каждого возникали свои интересы, одни по-прежнему восхищались Вольтером и крупными деятелями Просвещения, другие крепко держались за старые устои. Война только обострила эти противоречия. А после военной победы император Александр почти не был в России. То Париж, то Лондон, то Варшава, на него преимущественно сыпались лавры победителя Наполеона, а в России он бывал наездами, и хоть два с половиной года он провел в России, да и только не в Петербурге, а в разъездах по российским провинциям. Недаром, граф, распространилась злая версия, что Россией правят из задней части почтовой кареты.

– Но я, ваше сиятельство, слышал совсем другое, что именно вы, Алексей Андреевич, в Совете министров управляете всей Россией…

– Помилуйте, граф, эти слухи преувеличивают мою роль в управлении министрами. Император пишет мне записки с указанием, что делать в том или ином сложном и противоречивом случае, а я советуюсь по сему случаю с нужными людьми, предлагаю то или иное решение, и император, возвратясь из поездки, решает вопрос.

Румянцев мягко улыбнулся.

– К примеру, вот как вышло с Карамзиным, – продолжал Аракчеев. – Карамзин привез в Петербург свою «Историю», надеясь издать ее за государственный счет. По Петербургу разнеслась весть, что его «Историю» можно смело назвать воскресителем прошедших веков бытия нашего народа. Он встретился с друзьями, знакомыми, не скрывал того, что главная его цель – это издание его восьми томов «Истории». Во дворце граф Н.А. Толстой сообщил Карамзину, что император знает о его приезде и цели его приезда, но не советовал ему представляться по существующему официальному порядку через обер-камергера, граф Толстой известит его о назначенном дне приема. Карамзин бывал во многих домах, читал главы своей «Истории», встретился даже с Шишковым у великой княгини Екатерины Павловны, поговорили и перестали враждовать, шли дни, а 14 февраля 1816 года Карамзин, присутствуя на балу, видел императора, императрица Мария Федоровна и Екатерина Павловна хлопотали, а Карамзин даже не догадался обратиться ко мне, прислал бы хоть свою карточку. Как-то докладывают мне, что Карамзин просит его принять. Я обрадовался, а оказалось, что пришел его брат, тоже Карамзин. Наконец Николай Михайлович Карамзин привез мне карточку. И сразу все изменилось, ведь внутренними делами, по поручению императора, занимаюсь я. И не злостная гордыня руководила мною, граф, а стремление к строжайшему порядку в делах государственных. Я знаю, что на издание восьми томов «Истории» понадобится 60 тысяч рублей. Кто-то в присутствии императора назвал эту цифру, а император замахал руками и отрезал, что у него нет таких денег на эти нужды. Я тут же сказал, что готов пожертвовать своими сбережениями, а «Историю России» надо издать, ее должны прочитать не только русская аристократия, но и широкие круги русского общества. И когда Карамзин явился, я оказал ему самый теплый прием.

– Я слышал, ваше сиятельство, что Карамзин при встречах с нашими общими знакомыми говорил, что Вы пригласили его как-то пообедать у него, что Карамзин увидел в вас человека с умом и хорошими правилами.

– Встреча наша продолжалась не более часа. Я сказал Карамзину, что в детстве моим учителем был дьячок: мудрено ли, что я так мало знаю. Мое дело – исполнять волю императора. Я, кроме того, что обещал Карамзину скорую встречу с императором и решение интересующего вопроса, спросил его, по-прежнему ли он увлекается масонами. Оказалось, с масонами он давно порвал, это было увлечение молодости. Как известно, граф, 15 марта 1816 года император принял Карамзина, издал два указа о публикации «Истории России» Николая Михайловича Карамзина за государственный счет. При этом «История» осталась собственностью Карамзина, от продажи «Истории» он будет получать особый гонорар. А вы, граф, удостойте меня чести, присылайте мне выпуски ваших изданий, это повышает уровень моих знаний.

6 июня 1821 года граф Румянцев отправил графу Аракчееву отпечатанные листы 3-го тома «Собрания государственных грамот и договоров», попросил и далее отправлять Аракчееву следующие выпуски – «прямо к нему их доставлять» (с. 183).

Почти весь август 1821 года Румянцев провел в Киеве, был гостем Репнина, разговаривал с киевлянами, но стоило графу заговорить о русских древностях, как повисала томительная тишина: никто этим не занимался. Вернувшись в Гомель, Николай Петрович писал Малиновскому 7 сентября 1821 года: «В Киеве сердце сокрушалось, видя, каковое там господствует нерадение к древностям нашим, никто ими не занят, и всякой почти убегает об них разговора, боясь обозначить не токмо беспечность, но даже то, что мало историю древних наших времен знают» (с. 191–192).

Активную роль в группе Румянцева стал играть известный церковный деятель, ученый и писатель Евфимий Алексеевич Болховитинов. Сын священника, он учился в Воронежской семинарии, потом в Славяно-греко-римской академии, слушал лекции в Московском университете, одновременно подрабатывал корректором в типографии П.М. Пономарева, виделся с известным писателем Николаем Новиковым, стал бывать на его вечерах, видел Н. Карамзина, который одно время жил в доме Новикова, часто беседовал с И. Дмитревским, увлекся переводами с французского языка. В это же время Е. Болховитинов познакомился с Н.Н. Бантышом-Каменским, который приобщил его к истории и любви к архивным древностям. В 1789 году Е. Болховитинов вернулся в Воронеж, преподавал в Воронежской семинарии греческий и французский языки, церковную историю и богословие, пять лет был ректором семинарии, а с 1796 года – соборным протоиереем в Павловске, не оставляя переводческой деятельности. В 1793 году он перевел «Размышления о красноречии…» Н. Трюбле и «Вольтеровы заблуждения…» К. Ноннота. Он хорошо знал радикальные мысли просветителей, но постоянно противопоставлял им мысли умеренной ортодоксально-церковной идеологии.

В эти годы рухнула его семейная жизнь, он овдовел и потерял детей, все это заставило его о многом задуматься, в 1799 году он переехал в Петербург и, приняв