Сколько мне известно о разделении Азии с Америкою вышереченным проливом, нет иного известия, как путешествие козака Дежнева в 1648 году, переданныя нам покойным Миллером в Ежемесячных сочинениях 1758 года генваря месяца; но какое же имеется точное удостоверение, что козак Дежнев точно обошел морем из Колымы в устье реки Анадыра? Я уповаю, что бумаги, из коих Миллер сделал ивлечение, и которыя находились в Архиве воеводской Канцелярии города Якутска, после него с прочими миллерными бумагами поступили в Архив иностранной Государственной Коллегии; следовательно, пересмотря их в критическом духе, можно бы вывесть заключение, достойны ли они вероятия; не угодно ли вам будет, милостивый государь мой, кому либо поручить из людей к тому способных таковое сличение сих бумаг сделать. Я признаюсь, что некоторой дух любопытства и желание доставить в Англию ученым основательное сведение о сем путешествии меня им много занимают» (Переписка. С. 68–69).

Граф Румянцев не оставлял вниманием мореплавателей Ивана Крузенштерна и Отто Коцебу, которых, казалось бы, совсем недавно снаряжал в кругосветное путешествие, писал письма как министр коммерции и как член Российско-Американской компании «О торговле с Китаем» и о «Торговле с Японией», писал инструкции командирам кораблей.

Прошли годы. Отто Коцебу только что, как командир корабля «Рюрик», вернулся из трехлетней (1815–1818) экспедиции. Но изучая письма и донесения мореплавателей, Крузенштерна, Лисовского, Коцебу, граф Румянцев так и не получил ответ. Мысли о Берингове проливе по-прежнему волновали его. Понятное дело, что казак Семен Дежнев вместе с Федором Поповым проплыли от устья Колымы, обогнув Чукотский полуостров, и оказались в Тихом океане. Значит, есть Берингов пролив между Азией и Америкой, а не «пространнейшая Морская Губа», как утверждают англичане. Но казак Дежнев не оставил документов, в памяти только мифические рассказы о путешествиях, а нужны научные доказательства. Румянцев вспомнил подробнейшие письма Резанова к нему в 1803–1806 годах, столько лет минуло, а вдруг найдется в них ответ на мучивший его вопрос? Через несколько дней в канцелярии Министерства коммерции отыскались эти письма Резанова, в которые граф Румянцев с жадностью углубился.

4

Приезжая в Гомель, граф Румянцев надеялся сосредоточиться на строительстве зданий в городе. Но надежды – одно, реальная жизнь – другое, и он продолжал ощущать себя поглощенным древними рукописями. От древностей российских ему уже не освободиться, настолько вошли они в глубь его души; письма, рукописи поступали к нему постоянно. Стоило решить один вопрос, как на следующий же день возникал другой, не терпящий отлагательства. Вот только что получил письмо Малиновского и пятнадцать экземпляров «Памятника российской словесности ХII века», и содержание книги, и предисловие отработаны очень хорошо, публика с благоговением примет эту книгу. Но почему прислали экземпляры в листах? В Гомеле нет таких переплетчиков, как в Москве. А Калайдовичу пусть заплатят от его имени 400 рублей ассигнациями за труд, а также и господину Селивановскому за издержанную бумагу.

На днях он видел у старообрядца свежий рукописный экземпляр «Кормчей», правописание и почерк обозначали, что копия только что снята с очень древнего манускрипта: великий князь Владимир Василькович отправился в Нагай, а жена его Ольга так была больна, что сопроводить его не могла. И все описанные обстоятельства напоминают ему то, что происходило с князем Волынским, которого летописец называет ученым, философом, какого прежде не бывало и впредь не будет. Но так ли? Конечно, Малиновский совершенно правильно поступил, что от его имени послал московскому архиепископу обе части уже изданных государственных грамот, его благорасположение необходимо московской и петербургской группе. А вот что делать с царской грамотою давно умершему митрополиту Филиппу? Да, есть список, но это малое доказательство, это может быть и подделка. Ведь таковое послание царя было якобы отправлено к гробу святителя. Не лучше ли взять справку в Соловецком монастыре или в Патриаршей библиотеке? Граф Румянцев всерьез опасается, что это не что иное, как витийственное сочинение по подобию тех, кои французы в своей литературе называют «Героиды». Изучая памятники словесности ХII века, он утвердился во мнении, что и некоторые послания Даниила Заточника творения такого же рода. Возможно, найдется опровержение его «сумнениям», так что он рекомендует Малиновскому поступать «как заблагорассудите». Или вот перед ним список с любопытной грамоты царя Алексея Михайловича, которую можно включить в 3-й том, а может, ее издать в каком-либо особом собрании грамот?

Румянцева известили, что Михаил Трофимович Каченовский перепечатал одну из статей французского журнала в своем «Вестнике Европы» и автор статьи очень высоко оценивает работу румянцевской группы. Господин Каченовский давно занимается славянскими проблемами, помещает статьи, выступает в университете. Надо бы поблагодарить его за внимание, не так часто находятся люди, которые понимают культурное и общественное значение поисков древних рукописей.

Но в Гомель приходили не только добрые вести. Неожиданно граф Румянцев узнал, что в Петербурге граф Федор Толстой продает библиотеку, в которой есть интереснейшие книги и рукописи;

он задумал купить пергаментную рукопись, написанную в 1397 году, в которой содержатся творения Никона Черногорского, за нее и за Евангелие ХV века граф Толстой давал по 600 рублей, а продавая просил 750. Граф Румянцев просит Малиновского посмотреть эти рукописи, а если они отличные, то наказывает купить за просимую цену. И тут же задает вопрос, – верно ли, что граф Толстой собирается подарить государству свое ценнейшее собрание древних рукописей? Нельзя ли узнать у Николая Михайловича Карамзина о намерениях графа Толстого? Может, он осуществит свое похвальное намерение и подарит рукописи Московскому архиву Министерства иностранных дел? Кто знает…

С большим удовольствием граф Румянцев принимал у себя известного ученого Сарториуса, который, получив нечаянно найденный в городе Кельне список письма царя Ивана Васильевича к императору Максимилиану, передал его для публикации. Николай Петрович тут же отправил этот список Малиновскому с просьбой сделать с него два перевода на русский, один оставить в архиве, а другой отослать в Гомель с немецким списком. А если этот список известен составителям и вошел в очередной том, то пусть хранится в архиве.

Чуть ли не в этот же день, 20 марта 1822 года, случилась еще одна неожиданная радость: новый архангельский преосвященный Неофит отправил к графу Румянцеву в подлиннике все те грамоты, которые он давно мечтал получить: более десяти грамот принадлежат временам царя Алексея Михайловича, кое-что касается и соцарствующих Иоанна, Петра и Софии; это поможет сегодняшним исследователям, документы вполне могут оказаться в 4-м томе издания.

И как сожалел граф Румянцев, что два сочинения Никона проданы другому соискателю древностей! Он советует Малиновскому, что если попадутся тому