В 4-м томе могут оказаться грамоты, скопленные в Сибири господином Берхом; шесть грамот, полученных из Верхотурья в подлиннике; в Нидерландах отыскали пятьдесят три грамоты, касающиеся торговых отношений с Россией, половина из них датируется ХIV и ХV веками, а половина ХVI веком; из Германии обещают прислать списки с очень древних документов, которые относятся к торговле с новгородцами; в Великих Луках графу Румянцеву вручили давно ожидаемые им грамоты, среди которых есть прелюбопытная уставная грамота царя Алексея Михайловича…

5 июня 1822 года граф Румянцев, вернувшись из Гомеля в Петербург, снова оказался переполнен свежей информацией, которая вновь закружила его в вихре ежедневных забот. Оказалось, что замечательный его сотрудник Калайдович много лет работает в одном чине, «с разными токмо онаго переименованиями», как он сам позволил себе наименовать свой чин. Почему никто не сообщил ему об этом? Калайдович, как только наступила война 1812 года, внимая воззванию монарха, подпоручиком вступил в Московскую военную часть, а вернувшись из похода в Европу, стал контр-корректором в чине губернского секретаря и служит в этом чине четвертый год, участвовал в работе над 2-м и 3-м томами «Собрания государственных грамот и договоров». О судьбе Калайдовича он попросит императора, как только поднесут ему экземпляр третьего сборника. Если б только это. В предисловии к третьему сборнику, который почти готов, есть недопустимые строки о его собственной роли в судьбе сборников: 7 июля 1822 года граф Румянцев писал Малиновскому: «…Вы, Милостивый Государь мой, противу всякаго моего ожидания, уступая единственно лестному Вашему дружеству, поместить изволили обо мне непомерную и при таковом издании совсем несовместную хвалу. Я точно и покорно Вас прошу велеть перепечатать это предисловие, оставя в нем то только обо мне упоминание, которое кончится словами: имел он случай достать в подлиннике, как показано карандашем в предисловии, которое к Вам возвращаю. Вы можете, ежели заблагорассудите, предисловие сие тем закончить, что в след за сим третьим томом будет появление 4-го, который содержит остальную часть актов царя Алексея Михайловича, преемника его царя Федора и двух соцарствующих Иоанна и Петра, и тем довершится издание Государственных грамот, а потом приступлено будет к изданию договоров. Всю издержку за перепечатание предисловия покорно прошу взыскать тотчас и особо от Александра Ивановича» (Там же. С. 227).

Получив грамматику чешского ученого Добровского на немецком языке и изучив ее, граф Румянцев понял, что это великое сочинение и книгу непременно надо перевести на русский язык. Но кто это может сделать? Возможно, Академия наук? И Румянцев вспомнил, что Калайдович в письме расхваливал молодого кандидата Погодина, может быть, он, испытывая особенную любовь к славянским древностям, возьмется сделать этот перевод? А перевод этой грамматики на русский язык непременно нужен.

От Малиновского граф получил извещение, что есть возможность приобрести совершенное окончание издания Софийской летописи, сразу же дал распоряжение приобрести ее, один экземпляр вручить Александру Ивановичу (хранитель его финансов), чтобы он переслал к господину Арцыбашеву в Цивильск.

11 июля 1822 года граф Румянцев писал Малиновскому: «Пред Вами, как пред другом моим, не токмо простительно, но даже прилично похвалиться, что Государь Император о всемилостивейшем ко мне внимании и милосердствуя о моей дряхлости, Сам меня изволил посетить в моем дому. Вы легко себе представить можете, сколько сие обстоятельство и милостивое Его со мною обхождение меня тронули до глубины сердца» (Переписка. С. 228). Однако, получив через неделю экземпляры 3-го тома «Собрания государственных грамот», граф Румянцев из-за прежнего предисловия не мог приступить ни к поднесению государю, ни императрицам, ни к раздаче прочим особам. Придется ожидать, когда предисловие будет переделано так, как он просил.

Но огорчение быстро прошло, как только Румянев узнал, что в Старой Рязани недавно обнаружены российские древности, а Малиновский тут же отправил в Рязань Константина Калайдовича, которому поручено доставить ему «точное сим вещам описание».

В это же время Румянцеву прислали из Вильно реестр Радзивиловского архива. Как горько стало Николаю Петровичу, просмотревшему реестр и каталоги этого архива, что русские ученые так поздно взялись за издание грамот и договоров: после многих утерь – архив множество раз расхищали, здесь все равно сохранились два акта ХV века, а по спискам там хранились и более древние документы на русском языке, даже ХI века.

22 июля 1822 года Румянцев получил чистые листы нового предисловия к 3-му тому «Собрания государственных грамот и договоров». Это предоставило ему возможность преподнести императору третью часть до отъезда его величества.

Письма граф Румянцев писал собственноручно, но их было так много, что уставал, приходилось диктовать. Он сознавал свои слабости, его мучила глухота, и другие недуги не давали ему покоя, но в сентябре 1822 года он вместе с Константином Федоровичем Калайдовичем решился поехать в город Ржев, где в городище Микулине у крестьян скупил некоторые памятники русских древностей. Послал их с Калайдовичем на более внимательное рассмотрение Малиновскому в Москву, пусть посмотрят, какового они достоинства, и определят, какого века. «Странно, что в числе крестов, имеющих форму хорошего вкуса, – писал Румянцев Малиновскому, – и часто одинаковых лиц изображение, на многих встречается подле Христа, как молельщик его Михаил в царской короне по западному обряду; кто таков, по заключению Вашему? Один крест, хотя медный, но работы искусной; украшения приятным образом расположены; у подножия Христова какой-то Стефан и товарищ его. В Тверской истории есть ли упоминание о таковых особах? На одной плоской дощечке Вы изволите найти изображение человека, разсекающего козлище, а может быть и человека, что худое зрение определить не может. Мне помнится, что точно такое же изображение находится на одной из древних наших Великокняжеских печатей; утвердительно однакож этого сказать не могу. Вы также увидите, Милостивый государь мой, род очень маленькой медной гривны, на которой, ежели не ошибаюсь, никакого иного изображения нет, как серафима, и по этому трудно сию гривну за иное принять, как за духовный талисман, то есть, которая оберегала от бед и злых приключений ту особу, которая ее на груди носила. В числе микулинских находок есть и печать, по надписи своей любопытна; но в надписи сей есть слово смотри, что в ней отымает достоинство древности…» (Там же. С. 231–232).

7 сентября 1822 года К. Калайдович в письме Малиновскому дает подробный многостраничный отчет о поездке с графом Румянцевым и в Ржев, и в городище, не забывает также сказать, что здоровье графа «укреплялось от путешествия; он тогда только скучал, когда не находил предметов, удовлетворяющих похвальному его любопытству».