Сбежать на восток. Вряд ли у них получится. Великие князья приложили немало усилий, чтобы исследовать те края в поисках пути к центру Равнин. Ничего не вышло. Несколько отрядов были перебиты ущельными демонами. Других застигли в расщелинах Великие бури, невзирая на меры предосторожности. Никто не может со всей уверенностью предсказывать, когда они начнутся.

Отдельным разведчикам удалось избежать и того и другого. Они использовали огромные раздвижные лестницы, чтобы на время Великих бурь выбираться на плато. При этом все равно многие погиб­ли: на плато почти негде было укрыться от бури, а в ущелья нельзя было взять фургоны или какие-нибудь другие укрытия. Еще большую проблему, как он слышал, представляли собой патрули паршенди. Они обнаружили и перебили десятки разведывательных отрядов.

— Каладин? — Тефт догнал его, прошлепав по луже, где плавали кусочки панциря кремлеца. — Все в порядке?

— Конечно.

— Ты полон дум.

— Скорее, полон завтраком, — ответил Каладин. — Каша этим утром была какая-то слишком уж густая.

Тефт улыбнулся:

— Не знал, что ты такой языкастый.

— Я был таким когда-то. Передалось от матери. Она любое слово могла вывернуть наизнанку и бросить тому, кто его сказал.

Тефт кивнул. Некоторое время они шли в молчании, и только позади раздавались смешки мостовиков, которым Данни рассказывал историю о своем первом поцелуе.

— Сынок, — вновь заговорил Тефт, — ты ничего странного не чувствовал в последнее время?

— Странного? В каком смысле?

— Не знаю. Ну... чего-нибудь необычного? — Он кашлянул. — Вроде силы, что берется неизвестно откуда? Или... э-э-э... такого чувства, будто ты легкий?

— Какой?!

— Легкий. Э-э-э... вроде как у тебя голова легкая. Легкая и пус­тая. Как-то так. Забери тебя буря, парень, я просто проверяю, все ли в порядке с твоим здоровьем. Тебя ведь здорово потрепало.

— Я в порядке. Отлично себя чувствую, раз уж ты спросил.

— Странно, да?

И впрямь странно. Глодавшая Каладина тревога о том, не навлек ли он на себя некое сверхъестественное проклятие вроде тех, что настигали людей, обратившихся к Старой магии, возросла. Ему доводилось слышать легенды о злых людях, которых делали бессмерт­ными, чтобы мучить снова и снова... Вроде Экстеса, которому каждый день отрывали руку за то, что он пожертвовал Приносящим пус­тоту сына в обмен на сведения о дне своей смерти. Это была просто сказка, но сказки появляются не на пустом месте.

Каладин выживал, когда все остальные погибали. Может, это проделки какого-нибудь спрена из Преисподней, столь же игривого, как спрен ветра, но куда более гнусного? Не спрен ли позволял Каладину поверить в лучшее, а потом убивал всех, кому он пытался помочь? Предположительно существовали тысячи разновидностей спренов, и многих люди не видели, не знали о них. Сил следовала за ним. Может, какой-нибудь злой спрен делал то же самое?

Очень тревожная мысль.

«От суеверий никакого толку, — пытался он убедить самого себя. — Будешь слишком много об этом думать — станешь как Дюрк, который настаивал, что на каждую битву должен надевать свои сча­стливые ботинки».

Мостовики достигли развилки перед новым плато, вздымавшим­ся высоко над их головами. Каладин повернулся к друзьям:

— Это место нам, пожалуй, подойдет.

Все остановились и сбились в кучу. Он видел в их глазах нетерпение и восторг.

Он и сам когда-то был таким — до того, как познал усталость и боль от учебы. Странное дело, сейчас Каладин испытывал, думая о копье, больше почтения и одновременно больше разочарования, чем когда был юнцом. Он любил сосредоточенность и уверенность, которые чувствовал в ходе сражения. Но это не спасло тех, кто последовал за ним.

— Сейчас я должен вам сказать, до чего вы все никчемные, — сообщил Каладин мостовикам. — Я много раз видел, как это делается. Сержант, ответственный за учебу, говорит новобранцам, что они жалкие. Подчеркивает их слабые места, может устроить показатель­ный бой с несколькими и всех повалять мордой в пыли, чтобы приучить к смирению. Я и сам неоднократно так делал, когда тренировал новых копейщиков.

Каладин покачал головой:

— Сегодня будет по-другому. Вас, ребята, унижать не надо. Вы не мечтаете о славе. Вы мечтаете о том, чтобы выжить. В большинстве своем вы отнюдь не необученные бедолаги-новобранцы, с кото­рыми приходится иметь дело сержантам. Вы сильные. Я видел, как вы бежите милю за милей с мостом на плечах. Вы храбрые. Я знаю, как вы бросаетесь навстречу лучникам. И решительные. Иначе вас бы тут со мной не было.

Каладин подошел к стене ущелья и вытащил из кучи принесенного потоком мусора копье. Сделав это, он понял, что оно без наконечника. Почти отбросил негодное оружие, но вдруг передумал.

Ему опасно было держать в руках копье. Копья пробуждали в нем жажду битвы и могли внушить, что он стал прежним Каладином Благословенным Бурей, уверенным в себе командиром отделения. Тот Каладин остался в прошлом.

Похоже, стоит ему взять в руки оружие, вокруг начинают умирать люди — как друзья, так и враги. Лучше уж обойтись деревяшкой, обычным посохом. И только. Палка — в самый раз для обу­чения.

А к копью он вернется как-нибудь в другой раз.

— Хорошо, что вы уже готовы, — обратился Каладин к мостовикам. — Потому что у нас нет шести недель, которые мне давали, чтобы обучить новых рекрутов. Через шесть недель половина из нас погибнет, к вящей радости Садеаса. Через шесть недель я намереваюсь поглядеть, как вы все будете хлестать грязючку в какой-нибудь таверне как можно дальше отсюда.

Кое-кто ухмыльнулся в ответ на эти слова.

— Придется спешить. Я буду очень требовательным. У нас нет другого выхода. — Он посмотрел на древко от копья. — Первое, что вам следует усвоить: нет ничего страшного в волнении.

Двадцать три мостовика стояли в два ряда. Пришли все. Даже Лейтен, который был так тяжело ранен. Тяжелораненых, которые не могли ходить, у них не было, хотя Даббид по-прежнему пялился в пустоту. Рогоед скрестил руки, явно не намереваясь обучаться искусству боя. Шен, паршун, держался позади всех. Он смотрел в зем­лю. Каладин не собирался давать ему копье.

Несколько мостовиков были смущены тем, что Каладин сказал про чувства, хотя Тефт просто вскинул бровь, а Моаш зевнул.

— О чем это ты? — спросил Дрехи, долговязый блондин с длинными и мускулистыми руками и ногами. Он был откуда-то с далеко­го запада, из Риэналя, и говорил с легким акцентом.

— Многие солдаты, — объяснил Каладин, ведя большим пальцем вдоль шеста и чувствуя древесные волокна, — думают, будто лучше всего сражаются бесстрастные и хладнокровные. Я считаю, это все брехня. Да, нужно быть сосредоточенным. Да, поддаваться чувствам опасно. Но если тебе на все плевать, кто ты такой? Зверь, жаждущий лишь убийства. Душевное волнение — вот что делает нас людьми. Нам требуется причина, чтобы сражаться. Потому я и сказал, что нет ничего страшного в волнении. Мы еще поговорим о том, как управлять страхом и гневом, но запомните это как первый урок, который я вам преподал.