Госпожа Мария в ответ медленно наклонила голову. Это могло значить что угодно.

Марко, наконец, затих и отвернулся. Где-то вдалеке раздался вой сирены, и от него Мика вскинулся и заворочался в ее руках.

– Нужно идти, – сказал он.

– Сейчас пойдем. Ты только не оборачивайся? Смотри на меня. Слышишь?

– Слышу.

– Смотри только на меня. Что бы ни случилось, что бы ты ни услышал, что бы ни увидел, что бы ни подумал, даже когда тебе очень захочется обернуться, смотри только на меня. И иди за мной. Хорошо, Мика?

Он покачал головой. У Алисы екнуло сердце, замерло робким кроликом за девятым ребром. Что она снова не так сказала, что не так сделала, что пришлось не по вкусу на этот раз? Но в следующую секунду, когда Мика ответил, кролик вздохнул. Мика сказал:

– Здесь ничего не хорошо. Я тебя слышу.

Кролик зашевелил влажным носом и запрядал ушами. Алиса обняла Мику чуть крепче перед тем, как отпустить. Наверное, должно быть стыдно чувствовать облегчение, когда смотришь на стадион, где на трибунах сидят умерщвленные тела. Но она ничего не могла поделать с горячей волной, которая прокатилась сверху вниз по позвоночнику. Мика прав. Здесь ничего не хорошо. Нигде ничего не хорошо. В этом мире, может, отродясь не было ничего хорошего. Но это значит, что что-то не так с миром. А не с ней.

Алиса перевела взгляд на Марко и госпожу Марию.

– Маки? Ты все слышал?

Дождалась ответного кивка. Подвела Мику к остальной группе и вложила его руку в ладонь госпожи Марии. Та обвила его под локоть и прильнула к плечу. Улыбнулась чему-то своему.

– Идем, – сказала Алиса.

Шли по пустым улицам. После мертвого стадиона остальной город был настолько нормальным, хоть и безлюдным – ни других тел, ни крови, ни меток от выстрелов, – что легко было поверить, что ничего не было. Померещилось. Алиса хорошо знала, как рассудок начинает забалтывать человека, когда внутри запускаются шестеренки каких-то хитроумных защит, которые наговаривают успокаивающие сказочки. Иногда эти сказочки спасали рассудок, иногда убаюкивали до смерти. Везло тому, кто быстро учился отличать одно от другого.

До самого подхода к серому зданию военно-медицинской академии, напоминавшему скорее космопорт из фантастического фильма, чем больницу, не встретили ни одного патруля и ни одного гражданского. Два корпуса, изогнутые плавной дугой и расходящиеся в стороны как крылья, надежно стояли на бетонных колоннах. Струйки дыма продолжали виться в небо, и все еще не было видно, откуда, но уже понятно, что Алиса была права – где-то горели костры. Чем ближе подходили, тем яснее было видно, что здание академии стояло целехоньким и со всеми оконными стеклами. Оставалось пройти мимо вертолетной площадки, через парковку, и они на месте.

– Как пойдем, Мика? Через главный вход? – спросила Алиса.

Он помешкал, даже шаг затормозил.

– Я не знаю.

– А кто знать должен, танц… – начал было Марко, но Алиса выставила в его сторону открытую ладонь: пожалуйста, не сейчас.

– Может, через служебный? Мика?

Он поднял глаза. Смахнул челку со лба. Поднес руку ко рту и закусил ноготь большого пальца. Алиса, пожалуй, никогда его таким и не видела. Сейчас было трудно поверить, что это тот же подтянутый Мика, который рассказывал стеснительным мужчинам на вечерней группе для начинающих, в чем роль так называемого лидера в танго:

«Вам, мужчины, поначалу будет сложнее. Вы должны не только хорошо знать технику и свои шаги. Вы должны всегда помнить о партнерше, которую ведете. Когда вы только готовитесь к первому шагу, вы уже должны знать наперед, в какую точку приведете вашу пару. Вы следите за пространством, на вас ответственность на столкнуться с другими парами в ронде. Но самое главное, на вас ответственность знать, куда и как движется ваша пара, и всегда, всегда ясно сообщать своим телом женщине, каким будет следующий шаг».

– Мика, так куда?

– Русская, ну чего ты нянькаешься. Ты же с самого начала знаешь все лучше. Ты и скажи.

– Мика?

Он помедлил еще немного, а потом махнул рукой в сторону парковки.

– Обойдем справа и попробуем через главный вход.

Чем ближе они подходили к парковке, тем тревожнее становилось. Не было битого стекла, гари или выбоин от пуль на стенах домов. Но не было и ни одного человека. Если в обычном жилом квартале рядом с загранпунктом и под неусыпным напоминанием сидеть дома из динамиков, это было понятно, то рядом с крупным госпиталем, где должны были сновать туда-сюда люди с носилками, куда должны были везти или нести жертв уличных стычек, пустота на улицах ничего хорошего не предвещала.

Алиса прищурилась. Присмотрелась в окна. В некоторых помещениях горели яркие лампы дневного света. Подумала было, что, может, и есть мизерный шанс, что госпиталь оставили в покое. Дали ему работать со стационарными пациентами. Пострадавшие ведь на центральных улицах. Наверное, везут их в Клинический центр или по частным клиникам. Может быть, внутри госпиталя прямо сейчас хмурые, но живые люди в белых халатах деловым шагом ходят по палатам. Может быть, они не знают, что происходило почти под боком на стадионе – что бы там ни произошло.

«Тьфу».

– Ты чего? – спросил Марко.

Оказывается, сказала вслух, хоть и тихо.

– Ничего.

Ей хотелось верить в то, что видел Мика. Никогда раньше не хотелось, потому что Мика верил в какие-то утопические, и потому опасные вещи, которых не существует в реальном мире. В отдававшее дешевой эзотерикой «быть здесь и сейчас» и «умение принимать настоящее», и в то, что человек сам создает плохое настроение и несчастную жизнь, и может просто перестать это делать. И вместо этого начать танцевать, потому что танго, конечно же, было лекарством от всего, чем бы человек ни страдал. Раз за разом Мика говорил на занятиях: «Просто отпусти контроль», «Просто представь, что твое тело уже это умеет», «Просто не мешай сама себе». Каждый раз Алиса закусывала губы и проглатывала нарастающую раз от раза горечь. Ей хотелось спросить, что нужно было представлять мирным гражданам при осаде Сараево и что нужно было отпустить в себе людям в толпе под полицейскими пулями и слезоточивым газом в Каире.

– Русская? О чем задумалась?

– Об умении мириться с настоящим и быть здесь и сейчас.

Мика ничего не сказал, но промолчал так, что, кажется, его молчание было слышно на всей опустевшей парковке.

– Пойдем через главный вход, – сказала Алиса.

Пустые автомобили на парковке стояли целыми. На зеркалах заднего вида по балканскому обычаю болтались освежители-елочки вместе с крестиками на шнурках. Две трети мест были заняты, походило на обычную загруженность середины буднего дня, когда весь медперсонал на месте, а основной поток пациентов после рабочего дня еще не начался. Кое-где на асфальте лежали пятна тени от невысоких деревьев, высаженных между слотами.