семьи. «Мы часто играли музыку, часто принимали наркотики, мы любили, мы были счастливы», — отвечает Мэнсон, когда позже его спросили о жизни на ранчо. Все это было, но это еще не все. На ранчо они лишились своей человечности{102}.

Последнее предложение иногда считают признанием со стороны Дилана, что поступки Мэнсона и его последователей «бесчеловечны». Однако есть другое возможное толкование, основанное на частом использовании слова «человечность» в его дневнике.

Дилан писал о своей человечности как о помехе. Ему человечность не давала позвонить понравившейся девушке. Это у человечности был фут-фетиш. Человеческая сторона ассоциировалась с зомби, на которых он смотрел свысока, — со всеми нормальными людьми, ведущими обычную жизнь. Таким образом, у слова «человечность» для Дилана было особое значение. К тому же он не писал, что последователи Мэнсона лишились человечности, когда совершали убийства. Напротив, они лишились человечности среди счастья и любви. Похоже, Дилан говорит, что Мэнсон и его семья лишились человечности и вознеслись на высший уровень существования, в реальность чистой любви и счастья. Возможно, потому он и писал: «Я застрял в человечности. Может, NBK… с Эриком — это путь к свободе». В разуме Дилана переплелись убийство, смерть, свобода от человечности, любовь и счастье. Похоже, на его мышление повлияли представления Мэнсона о красоте смерти.

Кроме сочинения о Мэнсоне поведение Дилана и в другом намекает, что он сознательно шел по стопам Мэнсона и его семьи. Не считая известных прозвищ Эрика и Дилана (ВоДкА и Бунтарь), у них были и другие прозвища — судя по всему, только между собой. Дилан был «Зеленым», а Эрик — «Индиго»{103}. В 1970-х Мэнсон создал Орден Радуги и раздал своим главным последователям прозвища: Сквики Фромм — Красная, Сандра Гуд — Синяя, Сьюзан Аткинс — фиолетовая, Лесли Ван Хутен — Зеленая, Патриция Кренвинкл — Желтая, а Нэнси Питман — Золотая{104}. Похоже, Эрик и Дилан подражали Ордену Радуги.

У Мэнсона и семьи излюбленным словечком были различные формы слова «свинья». На месте одного убийства последователи писали «Политическая хрюшка». На месте другого — «Свинья». Третьего — «Смерть свиньям». Каждый раз писали кровью жертвы. На той же странице альбома Эрика, где Дилан называл Эрика Индиго и сам подписывался «Зеленый», он писал и о том, что с нетерпением ждет, когда они будут убивать «свиней» и «поросят»{105}. Еще Дилан использовал слово «свинки» в рассказе о массовом убийстве учеников, написанном для домашней работы за несколько недель до нападения{106}. Самое очевидное подражание последователям Мэнсона — Дилан написал на ломбарде пульверизатором «Смерть свиньям»{107}.

Наконец, Мэнсон и его последователи постоянно твердили о грядущем «судном дне», который, судя по всему, будет днем массового убийства{108}. Утром 20 апреля 1999 года Эрик снял на видео, как Дилан говорит: «Эй, мам, мне пора. До судного дня осталось полчаса»{109}.

Возможно, Дилан и в этом следовал примеру Мэнсона и его семьи{110}.

Дилан не только отказался от своей личности под влиянием Эрика Харриса, чтобы стать псевдопсихопатом, но и изменился из-за книги о Мэнсоне. Если прочитать сочинение о Мэнсоне, то замечания о смерти в дневнике видятся в новом свете. К тому же о том, что Дилан считал семью Мэнсона примером для себя, намекает и его терминология.

Шизотипический стрелок

Дилан вошел в пубертатный период с чертами уклоняющейся и зависимой личности. Под давлением подростковой жизни его психическое здоровье подкосилось. Что за давление сыграло роль? Те же проблемы, с какими сталкиваются все подростки, но Дилан, к сожалению, оказался не готов к обычным вызовам. Хоть он и участвовал в различной деятельности с друзьями, их отношения были поверхностными; он не находил в этом эмоциональной подпитки. Иногда он отчаянно влюблялся, но не чувствовал себя в силах ухаживать за девушкой, к которой испытывал чувства, и верил, что его нельзя полюбить. У него не было цели в жизни, он не видел смысла в том, что делает, несмотря на то, что окончил школу и поступил в выбранный колледж. Он подвергался аресту и считал себя преступником; он писал, что от одной мысли о суде ему хочется покончить с собой. Он был в черной депрессии и полон разочарования и гнева. Долгое время его тянуло убить себя, а наконец — и других. В ответ на страхи и несчастье развитие Дилана пошло по двум разным путям. Внутри он углублялся в шизотипический мир непонятных идей, странных фиксаций и фантазий о божественности. Снаружи он сливался личностью с Эриком и стал бесхребетным психопатом.

Несмотря на многогранность его личности, Дилан относится к психотической категории. Его коверканье языка, паранойя, фрагментированная личность, отрешенность от человечности и вера в свою божественность указывают на шизотипическое расстройство личности. Впрочем, одних шизотипических черт было мало, чтобы превратить его в убийцу. Из-за отчаянной зависимости он отождествился с Эриком Харрисом. В результате этого отождествления Дилан принял роль бесхребетного психопата, чтобы компенсировать свою неполноценность.

Вот почему Дилан казался такой загадкой. Он как будто вел сразу три разные жизни. С Эриком Дилан был бесхребетным психопатом — строил из себя крутого, участвовал в вандализме и других преступлениях, планировал кровавую бойню. Наедине с собой, когда писал в дневнике, он был шизотипиком — терялся в фантазиях, запутанный, отчаянный, критиковал себя и все же считал себя Богом. В обществе родителей и остальных он часто казался типичным школьником — может, чуть необычным, «придурковатым», но занимался тем же, чем и нормальные дети. Социализировался, играл в боулинг, ходил на уроки, имел пару подработок — самые обычные занятия подростков. Оказывается, никто не имел ни малейшего представления о его внутреннем мире.

Незадолго до нападения Дилан ездил с семьей смотреть будущее общежитие в колледже; он казался счастливым, полным надежд, готовым идти по жизни дальше. За три дня до нападения он ходил на выпускной с подругой — умной привлекательной девушкой, которая пригласила его сама; на балу он взаимодействовал с людьми и, похоже, отлично провел время. Он даже говорил о том, что будет поддерживать связь после выпуска. Никто не знал, что он воображал себя Богом. Никто не знал о его суицидальных наклонностях. Никто не знал о его наклонностях к убийству. Никто вообще не знал Дилана.

Его неспособность рассказать о своих страданиях и его психотические симптомы — одна из самых печальных сторон трагедии в «Колумбайне». Ему могли бы помочь, если бы он