даже не смогу к ней подойти. И обратиться к ментам я не смогу. Да даже если и обращусь, Коля под её воздействием скажет, что это просто игра такая – он её раб, а она его госпожа и всё. И я останусь в дураках. Все посмеются и уедут. А мне придётся наблюдать, как она будет кататься на Коле верхом или кормить его кровью своих прирученных комарих…

Бред какой-то.

Наконец Акулина вдоволь натешилась нашим унижением и пошла к себе в опочивальню, велев нам помыться и тоже готовиться ко сну. Я попросил брата глянуть, что там у меня со спиной, еще помню, что удивился, почему это Акулина как обычно бывает после жестокой экзекуции, не дала нам в этот раз своего чудодейственного отвара для заживления ран. Уж после трости-то там, наверняка мясо!

– Да ничего у тебя тут нет, – спокойно сказал Коля. – Никаких особых рубцов, ни крови, ничего… Вчерашние следы от розог, или от ремня, сейчас уже и не определить. Да жопа вся синяя, но это всегда так. На жопе у нас у обоих давно синяк не исчезает. А так – ничего…

Вот тут я и прихуел окончательно. Это что же получается? Ад, который устроила лично мне сегодня Акулина, на самом деле не реален был? Лишь в моём воспаленном мозгу случился? И полёты к Николаше на туманный речной берег? И его страдания душевные? А может, и побега никакого не было? И всё это мне Хозяюшка просто внушила, чтобы я обострил своё чувство вины и с ним под трость бамбуковую лёг? Хотя и трость – это тоже фантом, иллюзия, жуткий сон, навеянный мне этим монстром в юбке?

Да что тут вообще реальность? Может и никакой Акулины тоже нет? Но боль-то я ощущаю постоянно, да и вот платье на мне снова надето сам я его только что натянул, хотя никакой госпожи рядом нет, спать она ушла…

– Что с тобой? – спросил меня Коля, грустно глядя мне в глаза. – Пойдём, отоспимся, придем немного в себя. Я и сам не понимаю, что с нами происходит.

– А спать-то где будем? – спрашиваю я брата. Хитрый такой вопрос, с подвохом.

– Да как обычно, возле неё, на коврике. Где же ещё? Утром ведь надо будет ей пятки лизать, разве ты забыл?

***

Утром она снова была надменной злобной барыней, и никакого прежнего вчерашнего сочувствия к нам не проявляла. Пока мы наперебой, как обычно соревнуясь, кто лучше, сосали ей противные соленые ноги, она, не глядя на меня сказала:

– Ты, Оля, я вижу, сделала правильный выбор – осталась.

– Да, госпожа, – поспешно отвечаю я, и тут же снова ловлю ртом её жирные пальчики.

– Это похвально, но больше никакого выбора у тебя никогда не будет. С этого момента ты моя личная холопка и смирись с этим навсегда.

– Да, госпожа… – еле успеваю произнести я и получаю сильнейший удар ногой в физиономию.

– А тебя, кажется, никто не спрашивал, – зло комментирует мою боль Акулина.

Всё верно, не спрашивал. Это я сам решил высказаться, а тут холопам разрешается говорить лишь тогда, когда их спрашивают. Или в случае крайней необходимости. Из моего носа пробивается тонкая струйка крови, лицо моментально деревенеет, но я с благодарностью целую ступню Хозяйки, даже не чувствуя её запаха. Судя по всему, за свой правильный выбор я буду огребать сегодня вдвое больше, чем обычно.

Сегодня я плохой холоп, но как ни странно, утренний отлиз она поручает мне. А Николаша (теперь даже мысленно я буду его так называть, вернее её) отправляется на кухню готовить завтрак.

– Носом давай мне клитор массируй, носом, – приказывает барыня, когда мы остаёмся одни.

Я осторожно погружаюсь в её как всегда по утрам пышущую похотью кунку. Носом и губами стараюсь нащупать клитор. Почему не языком? А вот почему – ей хочется со мной поговорить во время кунилинга.

– Ну и что бы ты сейчас делал, если бы оказался на свободе. Ходил бы сейчас свободным человеком… Чем бы в первую очередь занялся?

А, правда, чем? Я представил себя на вокзале, вот я беру билет до Твери, до поезда еще полчаса, за окнами ясный солнечный день, кругом люди, детишки бегают, наглые голуби (в Торжке они особо наглючие, прям под ногами шастают!) выпрашивают у прохожих семечки или чипсы, хотя последние им категорически запрещены! Вот она – свобода! Куда бы я направился?

Конечно в буфет! Взял бы литр холодного темного пива, не фильтрованного, и четверть принял бы сразу, залпом, могучими глотками.

Даже здесь, ковыряясь носом в жаркой и пахучей ведьминой пизде, я явственно ощущаю аромат свежего чешского пива хотя раньше, на воле его не особенно-то и любил. Но тут и вкус, и запас обалденные! Это зараза Хозяйка мне помогает ощутить несбывшееся блаженство – посылает мне в мозг «лучи добра» в виде тактильно-обонятельных ощущений. Что ж, спасибо, так еще больнее, да.

– А дальше, – велит продолжить рассказ Акулина. – Дальше-то что было?

Дальше рассказываю, как закажу горячих пожарских котлет – фирменное блюда Торжка, воспетое еще Александром Сергеевичем Пушкиным:

Непременно отобедай у Пожарского в Торжке,

Жареных котлет отведай, и отправься налегке…

Тут они повсюду, в каждой забегаловке подаются. Не те, конечно, что пробовали Пушкин, Гоголь и Аксаков, очень любившие останавливаться по пути из Москвы в Петербург в знаменитой гостинице Пожарских, а обычные, наши, общепитовские. Под котлетки я допью свой литр, пока он не согрелся. Выйду на перрон, неспешно закурю (здесь-то я курить совсем отучился, даже и не тянет), а там, на свободе, обязательно глубоко затянусь, причем куплю каких-нибудь дорогих, буржуйских сигарет, покрепче, чтобы голова закружилась, полетела… После пивка-то оно самое то…

Картинка, которую я сам создаю своим рассказом, настолько яркая и сочная, что я ощущаю себя одновременно в двух реальностях – здесь, ублажая носом (носом, Карл!) вздорную и коварную садистку-ведьму, и там, на свободе, садящимся в поезд Торжок-Тверь, чтобы через несколько часов оказаться в Москве и затеряться там в людском водовороте на Ленинградском вокзале…

– Помедленнее, – обламывает мне кайф Акулина, чтобы я не так быстро довёл её до оргазма. Ей хочется, растянуть эту моральную пытку, чтобы я погрузился поглубже в несбыточные мечты и время от времени возвращался в эту убогую рабскую реальность. Она придумала себе новую игру и по-детски радостно её осваивает.

– А что первое ты сделал бы в Москве? Ну, рассказывай всё честно, ты же понимаешь, я узнаю правду в любом случае, мне хочется,