задрав платье, прямо напротив моей головы, мне, кстати, на руки, привязанные к скамье. В лицо мне пахнул непередаваемый аромат её жаркого, как адская печь, влагалища. Акулина текла как перезрелая хурма. Её соки стекали на скамью, создавалось впечатление, что она только что спрыгнула с двух херов, которые шпилили её одновременно. Или она сама себя там пальчиком возбуждала, у меня за спиной, пока другой рукой превращала меня в отбивную?

Я даже немного обрадовался, подумав, что возможно она заставит меня сейчас ей отлизывать – так всегда бывало, когда Хозяюшка наша перевозбуждалась, и ей требовался срочный оргазм, чтобы хоть немного успокоиться. Это было бы здорово – такая передышка! Но нет. Не в этот раз! Сейчас она лишь прижалась своей мокрой и горячей кункой к моему зарёванному лицу и вытерлась об него, оставив мне большую часть своей секреции как бы в утешение.

– А ты хорош! – воскликнула она, тяжело дыша и продолжая елозить по моей физиономии своими половыми прелестями.

Кунка её увеличилась в размере, набухла, и вот-вот казалось, сожрёт меня, набросившись как некое экзотическое животное. Поводила мне клитором по носу и пересела на голову, вдавив меня скулой в жёсткое дерево скамьи. Череп мой, и без того слабый, затрещал по швам. Ещё бы, под таким-то весом! А Акулина сладостно поводила бёдрами, переминаясь на моей голове, словно желая всю её втянуть в себя. Ей явно было очень хорошо, она забыла зачем, собственно, стала меня пороть и теперь откровенно наслаждалась исключительно самим процессом.

– Оля, ты знаешь, что такое тантрический секс? – спросила меня Акулина, сидя на моей голове. И, признаться, я ожидал чего угодно, но не такого вопроса. – Тантрический секс, – продолжала она, – это когда кончают от каких-то там практик, напрямую не связанных с половым актом. То есть оргазм случается без участия гениталий.

Моя голова трещала под Акулининой необъятной задницей, и я плохо соображал, к чему это она говорит. И потому промолчал. Я был рад, что её ужасная трость больше не рвёт мою жопу, и потому был готов слушать что угодно, хоть про тантрический секс, хоть про апорию Лжеца, лишь бы больше не били. Но я опять забыл, что Акулина каждый раз придумывает что-то еще более ужасное, поэтому рано обрадовался передышке. Она внезапно соскочила с моего затылка и, нагнувшись ко мне, задышала своим жарким дыханием мне в лицо.

– А ведьмин секс, это когда кончают от темного жестокого ритуала, не прикасаясь к гениталиям, получая наивысшее наслаждение от погружения жертвы в самую глубокую пучину страданий, но не ради самих страданий, а чтобы с их помощью выстроить цепочку сложных колдовских манипуляций и получить необходимый результат.

– И что ты хочешь получить? – нагло спросил я. Мне вдруг стало всё равно, я понял, что сейчас будет.

Огонёк в её глазах стал совсем безумным.

– Я хочу заполучить вас обоих – и тебя, и твоего брата. Хочу, чтобы вы сами, добровольно, отдали мне свою свободу, превратились в девок и служили мне до самой вашей смерти.

– Мы и так твои рабы, а Колю так вообще ты в женщину переделала. Какую еще свободу тебе отдать?

– Ты не понял. Мне надоело на вас постоянно воздействовать. Это как держать волка на поводке – всё равно в лес убежит. Мне нужно, чтобы вы мне свои души продали. Чтобы преданней собаки стали. Чтобы полюбили меня.

Я даже позволил себе усмехнуться – была, не была, всё одно ведь запорет насмерть. И сказал:

– Это невозможно. Душу не отдают под пытками.

– Конечно. Вот я и хочу, чтобы ты это сделала добровольно. А пороть я тебя сейчас буду просто чтобы кончить. Получить оргазм исключительно от порки. Без отлиза. Как думаешь, – смогу?

Я закрыл глаза. Мне опять стало плохо, но теперь из полуобморочного состояния меня вывел первый удар тростью по спине.

***

Оказалось, что всё, что я пережил до этого, было лишь прелюдией. Настоящий ведьмин секс только сейчас и начинался. Трость плясала по моей спине, звонко врезаясь в плоть и отскакивая от неё с противным шипением фр-рр, фр-ррр, фр-рррр… Трость распарывала воздух и превращала мою спину в сплошной багровый рубец. Я орал не жалея никаких голосовых связок, и падал в тёмный колодец, который всё углублялся и углублялся перед моими глазами. Я мечтал достичь дна и разбиться нахер, лишь бы выскочить, наконец, за рамки моего тела и вообще всего земного бытия и оказаться где-то там, куда, я уверен, попадают все подопытные кролики ведьмы Акулины. Я ждал ужасного конца, но мне предстоял бесконечный ужас.

А потом я увидел Николая. Он сидел у самой кромки воды, это была река, кругом были заросли высокой травы, он сидел согнувшись, зажав голову руками и как будто стараясь заглушить какой-то страшный звук, который его преследовал. Он стонал, рыдал, раскачивался из стороны в сторону, как безумец в припадке горячечного бреда, но заглушить это нечто в своей голове никак не мог. Я боялся, что брат вот-вот бросится в воду, лишь бы утопить вместе с собой эту жуткую звуковую галлюцинацию. Я понял, что он слышал мой вопль отчаяния и боли. Стерва Акулина не соврала – она запустила трансляцию моих страданий в голову брата, а мне дала возможность наблюдать за его муками. И больнее всего ему было осознавать, что причиной моей боли был именно его побег. Он точно так же, как и я, мучился от осознания своего предательства.

И как бы я мог его утешить? Я попытался, конечно же, сесть рядом с ним, положить ему руку на плечо, что-то сказать, как-то подбодрить его, но даже как призрак я не проявлялся в том месте, где он сейчас был. Я просто смотрел на всё это со стороны и ничем не мог ему помочь. А что бы вы хотели? Акулина была искуснейшей ведьмой, ошибок в своём ремесле она не допускала. Что мне оставалось делать в подобной ситуации? Смотреть, как мучается брат, но при этом самому не страдать от её трости и витать где-то здесь, среди болот и лесов, на берегу речки, в виде призрака? Или вернуться к ней и молить за брата, но под трость, скулить и орать от боли и ничего уже внятного не иметь возможности сказать?

Я не знал, что мне делать. Честно – не знал. Какая-то апатия охватила меня, мозг впал и оцепенение и наведённый мираж с берегом речки и рыдающим на нем братом постепенно растворился.

Я снова лежал на