– Товарищи, нам не нужны ни деньги, ни подарки, я здесь, чтобы вам помочь, – останавливает их Эрнесто, не сводя глаз с Лизы. Он опускается перед ней на колени и вынимает из ящичка с инструментами самые маленькие гвозди, размером с ноготь. Затем молча приподнимает ее длинную юбку, оголяя лодыжки, берет за пятку и стягивает с ноги порванную туфлю. Эрнесто сосредоточенно соединяет расклеившиеся части. Держа ступню Лизы между колен, он растирает ее ладонями, гладит, смягчая кожу, которая уже успела загрубеть, затем осторожно надевает отремонтированную туфлю и поднимается. Лиза пристально смотрит в его большие голубые глаза, сжимая у воротника черную блузку своей когда-то тонкой, а теперь костлявой рукой. Эта девушка такая маленькая, что, кажется, может упасть от малейшего порыва ветра. Она никогда не чувствовала себя желанной и думала, что не похожа на настоящую женщину. В тот единственный раз, когда ее касался мужчина, его рука так глубоко впилась в ее плоть, что с тех пор она стала бесчувственной, как будто погрузилась в летаргический сон. У Лизы ни разу не возникло желание, даже если мужчина был обходительным, услужливым и элегантным.

Она объясняла это отвращением, избегая прикосновений рук, которые к ней тянулись, и отдавая дань уважения традициям, в которых ее воспитывали. Она будет близка только с тем, кто станет ее мужем. Однако к тридцати годам Лиза так и не встретила подходящего еврея, который мог бы стать ее супругом, а недоверие к иностранцам мешало ей отдаться французу.

Но руки Эрнесто, прикосновение которых она почувствовала на своей лодыжке, совсем другие. Они горячие, но не властные. Несмотря на то что этот мужчина уже много месяцев не видел женщин, его жесты совсем не грубые. В его спокойных руках Лиза чувствует себя в полной безопасности.

– Вы похожи на девушку с полотна Модильяни, – говорит он ей низким, с хрипотцой, голосом.

Это звучит не просто как замечание, а как признание.

– О каком полотне вы говорите? – взволновано спрашивает Лиза, тут же вспомнив о любви художников к легкодоступным моделям.

– «Женщина с голубыми глазами».

Название ни о чем ей не говорит, поэтому Лиза продолжает смотреть на Эрнесто без всякого выражения.

– У нее грустное вытянутое лицо, ностальгически благородное, но стоит посмотреть на нее с желанием в глазах, и она сразу же улыбнется.

Последние десять лет Эрнесто провел в Париже, продавая свои картины на Монмартре. Он жил в небольшом отеле возле Бато-Лавуар[48], где и снимал комнатку, в которой днем мог готовить, а по ночам писать. Он брал старые покрывала, прилаживал их к деревянным рамам, которые сам же и изготавливал, и рисовал. В его работах преобладали темно-красные и коричневые тона, лица были измученными: его руки создавали какой-то хаос. Это был его способ сопротивляться – соединять прекрасное с уродливым. Затем на несколько заработанных су Эрнесто шел перекусить в «Баль Табарэн», на улицу Виктора Массе, 36; это кабаре каждый вечер было забито до отказа. Танцовщицы там опьяняли своих воздыхателей, готовых испустить последний вздох на обнаженной груди танцовщиц, крутящихся вокруг шеста; и он превращался в дерево из человеческих тел с порхающими ночными птичками. В кабаре организовывали конкурсы: на самые красивые ягодицы, самый красивый бюст, самые красивые икры, самый красивый рот; экспериментировали с танцами: дамы становились спиной к своим партнерам и делали движение ягодицами назад в сторону кавалеров, а те в свою очередь делали движение тазом вперед, в сторону дамы. Был и танец, который исполняли лесбиянки под похотливыми взглядами распаленных мужчин. Эрнесто наблюдал за тем, как жадно мужчины смотрят на этих ночных пташек, и зарабатывал пару лишних купюр, рисуя для них любимых танцовщиц.

А теперь от Лизиной ступни к нему устремляется электрический ток и быстро бежит к его сердцу, в то время как на улице гремит гром. В Пиренеях начинается первая гроза. Женщины засыпают вопросами Педро, которого Сюзанна только что оставила в покое. Они сгорают от нетерпения: им хочется узнать новости. Что происходит в мире? Раздавит ли рейх, эта массивная туша, вскормленная фанатизмом и слепым повиновением, человеческую свободу?

– Se prepara el armisticio[49], – отвечает Педро.

Но никто его не понимает.

– Armisticio? – переспрашивает Сюзанна, показывая на него пальцем.

Девушка не знает его фамилии и решает, что это она и есть.

– Si, armisticio[50], – отвечает Педро.

– Armisticio! Иди-ка сюда, парень! – говорит Сюзанна, снова прижимаясь к его губам, решив не давать испанцу дышать другим воздухом, кроме того, который выходит из ее уст.

В такие моменты мировая история кажется не такой уж и ужасной.

Только Ханна Арендт отдает себе отчет в том, что затевается в мире, в каждом из ее слов звучат драматизм и тревога. Она все время спрашивает себя, сколько времени осталось до того момента, когда Гитлер до них доберется. Коллективный суицид мог бы стать протестом, красноречиво свидетельствующим об их настроениях. Он мог бы выбить почву из-под ног у тирана, отнять у палача удовольствие убивать. Жить или умереть? Ханна выбрала третий путь: следить за собой, как никогда раньше. Есть огромное желание сесть, опустить руки и жаловаться на судьбу, отказаться от своих желаний и умереть. Но тьма охватывает только тех, кто безропотно ей подчиняется. Ничто не спасет их, только желание жить. Нужно не сдаваться окружающему их убожеству, мечтать без меры, без цели. Ханна отчитывает своих соседок по бараку. То, как они выглядят, зависит только от них. Нужно держаться с достоинством, стоя посреди пустоты, иметь храбрость оставаться красивой, когда тебя хотят уничтожить. Ее слова вызывают много споров.

– Быть красивыми! Какая замечательная идея! – возмущенно восклицает Дита. – Да ни одна из нас не хочет, чтобы эсэсовцы увидели ее в таком виде. Так они наверняка оставят нас подыхать!

У красавицы актрисы начались проблемы с волосами: они отросли и у корней стал виден их настоящий цвет – темно-русый.

– Я парикмахер, – говорит Йоханна, венгерка с пепельными от природы волосами.

Поднялось множество рук, и Йоханна испугалась, что не сможет угодить всем желающим. Тюфяк, на котором обычно спала проститутка, обслуживающая Грюмо, реквизирован. Нужна краска. У лояльно настроенных охранников удается раздобыть перекись водорода: женщины говорят, что она нужна им для того, чтобы обрабатывать царапины. Сюзанна предоставляет в распоряжение подруг свои запасы бигуди и просит Педро порезать колючую проволоку на кусочки – они послужат шпильками. На веревках, принесенных ниспосланными провидением испанцами, натягивают покрывало, и парикмахерская мадемуазель Йоханны готова к открытию. Она всегда мечтала заниматься этим во Франции, и хоть они, конечно, не в Париже, но теперь у нее есть свой салон и она испытывает невероятную гордость.