— Что угодно тебе повелеть?

— Повелеть?.. О горе мне, я узнаю твой голос! Говори… кто ятакой?

— Ты? Еще вчера ты был принцем Уэльским, ныне же ты мойавгустейший повелитель, Эдуард, король Англии.

Том зарылся головой в подушку и жалобно пролепетал:

— Увы, то был не сон! Иди отдыхай, добрый сэр… Оставь меняодного с моим горем.

Том опять уснул. И немного спустя ему приснилсязамечательный сон. Будто на дворе лето и будто он играет один на прекраснойлужайке, которая зовется Гудмэнс-филдс; как вдруг к нему подходит карлик,ростом не больше фута, горбатый, с длинной рыжей бородой, и говорит:

— Копай возле этого пня!

Том послушался и нашел целых двенадцать блестящих новыхпенсов — сказочное богатство! Но лучшее было впереди, потому что карлик сказал:

— Я знаю тебя. Ты юноша добрый и достойный похвал; твое горекончилось, пришел день награды. Копай на этом самом месте каждый седьмой день,и всякий раз ты будешь находить здесь сокровище — двенадцать новых блестящихпенсов. Только не говори никому, это тайна.

Затем карлик исчез, а Том со своей добычей помчался в ДворОтбросов, говоря себе: «Теперь я каждый вечер могу давать отцу по одному пенни;он будет думать, что я собрал их, прося подаяние, это развеселит его сердце, ион перестанет меня колотить. Одно пенни в неделю я буду давать добромусвященнику, который учит меня, а остальные четыре — матери, Нэн и Бэт. Мы небудем больше голодать и ходить оборванцами. Прощайте страхи, тревоги, побои».

Во сне он в один миг очутился в своем убогом жилье, прибежалтуда запыхавшись, но глаза у него так и прыгали от счастья; он бросил четыремонеты на колени матери, крича:

— Это тебе!.. Все тебе, все до одной! Тебе, и Нэн, и Бэт! Ядобыл их честно, не украл и не выпросил.

Счастливая, удивленная мать прижала его к груди ивоскликнула:

— Становится поздно… не угодно ли будет вашему величествувстать?

Ах, он ждал не такого ответа. Сон рассеялся. Том проснулся.

Он открыл глаза. У его постели стоял на коленях роскошноодетый первый лорд опочивальни. Радость, вызванная обманчивым сном, сразуисчезла: бедный мальчик увидел, что он все еще пленник и король. Комната былапереполнена царедворцами в пурпуровых мантиях — траурный цвет — и знатнымиприслужниками монарха. Том сел на постели и из-за тяжелых шелковых занавесейсмотрел на все это великолепное сборище.

Затем началась трудная церемония одевания, причем все времяпридворные один за другим становились на колени, приветствуя маленького короляи выражая ему сочувствие по поводу его тяжелой утраты. Прежде всего лордобер-шталмейстер взял рубашку и передал ее первому лорду егермейстеру, тотпередал ее второму лорду опочивальни, этот в свою очередь — главному лесничемуВиндзорского леса, тот — третьему обер-камергеру, этот — королевскому канцлеругерцогства Ланкастерского, тот — хранителю королевской одежды, этот —герольдмейстеру Норройскому, тот — коменданту Тауэра, этот — лорду заведующемудворцовым хозяйством, тот — главному наследственному подвязывателю королевскойсалфетки, этот — первому лорду адмиралтейства, тот — архиепископуКентерберийскому, и, наконец, архиепископ — первому лорду опочивальни, которыйнадел рубашку — или, вернее, то, что от нее осталось, — на Тома. Бедный мальчикне знал что и подумать; это напомнило ему передачу из рук в руки ведер во времяпожара.

Каждая принадлежность его туалета подвергалась тому жемедленному и торжественному процессу.

В конце концов эта церемония так наскучила Тому, так ужаснонаскучила, что он чуть не вскрикнул от радости, увидав, что вдоль линии уженачали странствовать его длинные шелковые чулки: значит, церемония приближаласьк концу. Но радость его была преждевременна. Первый лорд опочивальни получилчулки и уже готовился облечь ими ноги Тома, как вдруг лицо его покрылосьбагровыми пятнами и он сунул чулки обратно в руки архиепископаКентерберийского, пробормотав с изумлением:

— Смотрите, милорд!

Очевидно, с чулками что-то было неладно. Архиепископпобледнел, потом покраснел и передал чулки адмиралу, прошептав:

— Смотрите, милорд!

Адмирал передал чулки наследственному подвязывателюкоролевской салфетки, причем у него едва хватило силы пролепетать:

— Смотрите, милорд!

Таким образом чулки пространствовали обратно вдоль всейлинии, через руки лорда заведующего дворцовым хозяйством, коменданта Тауэра,герольдмейстера Норройского, хранителя королевской одежды, канцлера герцогстваЛанкастерского, третьего обер-камергера, главного лесничего Виндзорского леса,второго лорда опочивальни, первого лорда егермейстера, сопровождаемые все темже удивленным и испуганным шепотом: «Смотрите! Смотрите!», пока, наконец, непопали в руки обер-шталмейстера. Тот, бледный как полотно, с минуту разглядывалпричину общего испуга, затем хрипло прошептал:

— Господи помилуй! От подвязки отскочил жестяной наконечник!В Тауэр главного хранителя королевских чулок! — и в изнеможении склонился наплечо первого лорда егермейстера, чтобы восстановить свои силы, покуда недоставят такие чулки, у которых подвязки находятся в полной исправности.

Но все на свете рано или поздно кончается, и, таким образом,наступила пора, когда Том Кенти получил, наконец, возможность покинуть постель.Один придворный налил воды в таз, другой руководил умыванием, третий держалнаготове полотенце. Том благополучно совершил обряд омовения, после чего к делуприступил королевский цирюльник. Из рук этого художника Том вышел грациозным имиловидным, как девочка. В плаще и штанах из пурпурного атласа и в шляпе спурпурными перьями он торжественно проследовал в утреннюю столовую сквозьгустую толпу придворных, которые расступались перед ним и преклоняли колени.

После завтрака его провели в тронный зал! Это была пышнаяцеремония: его сопровождали первые сановники Англии, а также почетная стража изпятидесяти дворян с золочеными бердышами в руках. В тронном зале ему предстоялозаняться государственными делами. Его «дядя», лорд Гертфорд, поместился усамого трона, чтобы помогать королю своими мудрыми советами.