— Моя скромная услуга не выходит за пределы простого долгавсякого верноподданного, и потому в ней нет ничего замечательного, но развашему величеству угодно считать ее достойной награды, я беру на себя смелостьпросить о следующем. Около четырехсот лет тому назад, как известно вашемувеличеству, во время распри между Джоном, королем Англии, и французскимкоролем, было решено выпустить с каждой стороны по бойцу и уладить спорпоединком, прибегнув к так называемому суду божию. Оба короля да еще корольИспании прибыли на место поединка, чтобы судить об исходе спора; но, когдавышел французский боец, он оказался до того грозен и страшен, что никто изанглийских рыцарей не решился померяться с ним оружием. Таким образом, опор —очень важный — должен был решаться не в пользу английского монарха. Между тем вТауэре как раз в это время был заключен лорд де Курси, самый могучий боецАнглии, лишенный всех своих владений и почестей и давно уже томившийся втемнице. Обратились к нему; он согласился и прибыл на единоборство вовсеоружии. Но как только француз завидел его огромную фигуру и услыхал егославное имя, он пустился бежать, и дело французского короля было проиграно.Король Джон вернул де Курси все его титулы и владения со словами: «Проси уменя, чего хочешь; твое желание будет исполнено, хотя бы оно стоило мнеполовины моего королевства». Де Курси упал на колени, как я теперь, и ответил:«В таком случае, государь, предоставь мне и моим потомкам право оставаться вприсутствии королей Англии с покрытой головой, покуда будет существоватькоролевский престол». Просьба его была уважена, как известно вашему величеству,и за эти четыреста лет род де Курси не прекращался, так что и до сего дня главаэтого старинного рода невозбранно остается в присутствии короля в шляпе илишлеме, не испрашивая на то никакого особого позволения, — чего не смеет сделатьникто другой.[19] И вот, основываясь на этом прецеденте, я прошу у короля однойтолько милости и привилегии, которая будет для меня больше чем достаточнойнаградой, а именно: чтобы мне и моим потомкам на все времена разрешено былосидеть в присутствии английского короля.

— Встань, сэр Майлс Гендон, я посвящаю тебя в рыцари, — сважностью произнес король, ударяя его по плечу его же шпагой, — встань исадись. Твоя просьба уважена. Пока существует Англия, пока существуеткоролевская власть, это почетное право останется за тобой.

Его величество отошел в задумчивости, а Гендон опустился настул у стола и проговорил про себя:

«То была прекрасная мысль, она выручила меня из беды, таккак ноги мои ужасно устали. Не приди мне она в голову, я был бы вынужден стоятьеще много недель, пока мой бедный мальчик не вылечится от своегопомешательства. — Спустя некоторое время он продолжал: — Итак, я стал рыцаремцарства Снов и Теней! Весьма странное, диковинное звание для такого несклонного к мечтам человека, как я. Но не стану смеяться — боже меня сохрани! —ибо то, что не существует для меня, для него подлинная действительность. Да идля меня это в одном отношении истинно: это показывает, какая у него добрая иблагородная душа… — Немного помолчав, он прибавил: — Но что, если он вздумает ипри других величать меня громким титулом, который он мне сейчас даровал?Забавное будет несоответствие между моим рыцарским званием и моей жалкой одеждой!Ну, да все равно; пусть зовет, как хочет, если ему это нравится. Я будудоволен…»

После еды обоими товарищами овладела тяжкая дремота.

Король сказал:

— Убери эти тряпки! (Разумея свою одежду.)

Гендон раздел его без всяких возражений и уложил в постель,потом обвел взглядом комнату, говоря себе с грустью: «Он опять завладел моейкроватью. Черт возьми! Что же я буду делать?»

От маленького короля не ускользнуло замешательство Гендона,и он сразу положил его раздумьям конец, пробормотав сонным голосом:

— Ты ляжешь у двери и будешь охранять ее.

Через минуту он уже забыл все свои тревоги в крепком сне.

«Бедняжка! Ему, право, следовало бы родиться королем! — свосхищением промолвил Гендон. — Он играет свою роль в совершенстве. — И онрастянулся на полу у двери, очень довольный, говоря себе: — Все эти семь лет уменя было еще меньше удобств; жаловаться на теперешнее мое положение значило быгневить всевышнего».

Он уснул на рассвете, а в полдень встал и, то там, то здесьприподнимая одеяло над своим крепко спавшим питомцем, снял с него меркуверевочкой.

Едва он закончил работу, король проснулся. Открыв глаза, онпожаловался на холод и спросил у своего друга, что тот делает.

— Я уже кончил, государь, — сказал Гендон. — У меня естьдело в городе, но я скоро приду. Усни опять: ты нуждаешься в отдыхе. Дай, яукрою тебя с головой, — так ты скорее согреешься.

Не успел он договорить, как король снова очутился в сонномцарстве.

Майлс на цыпочках вышел из комнаты и через тридцать илисорок минут так же бесшумно вернулся — с костюмом для мальчика. Костюм былношеный, из дешевой материи, кое-где потертый, но чистый и теплый — как раз длятого времени года. Майлс сел и принялся рассматривать свою покупку, бормочасебе под нос: «Будь у меня кошель подлиннее, можно было бы достать костюмполучше; но когда в кармане не густо, не следует быть слишком разборчивым…

Красотка жила в городишке у нас,

У нас в городишке жила…

Он, кажется, пошевелился; не надо горланить так громко,иначе я нарушу его сон, между тем ему предстоит путешествие, а он и такизнурен, бедняжка… Камзол ничего, недурен — кое-где ушить и будет впору. Штаныеще лучше, но, конечно, и тут два-три стежка не помешают… Башмаки отличные,прочные, крепкие; в них будет сухо и тепло. Они будут для него диковинкой, таккак он, несомненно, привык бегать босиком и зимою и летом. Эх, если бы хлеб былтакой же дешевый, как нитки! Вот за какой-нибудь фартинг я обеспечен нитками нацелый год, да еще такую чудесную, большую иглу мне дали впридачу… Вот тольконитку продеть в нее будет, черт возьми, нелегко».