И действительно, это было для него нелегким делом. Майлспоступил, как обыкновенно поступают мужчины и, по всей вероятности, будутпоступать до скончания веков: держал неподвижно иголку и старался вдеть нитку вушко, тогда как женщины поступают как раз наоборот. Нитка скользила мимо иголкито справа, то слева, то складывалась вдвое, но Гендон был терпелив: уже не раздоводилось ему проделывать подобные опыты во время солдатской службы. Наконецему удалось вдеть нитку; он взял костюм, лежавший у него на коленях в ожиданиипочинки, и принялся за работу.

«За постой заплачено, за завтрак, который нам подадут, тоже;денег еще хватит на то, чтобы купить пару осликов и нам вдвоем прокормитьсядва-три дня, пока доберемся до Гендон-холла, а там у нас всего будет вдоволь…

Любила она муженька…

Черт возьми! Я загнал иголку себе под ноготь!.. Положим, этоне беда, не в первый раз случается… а все-таки неприятно… Эх, милый, мы с тобойотлично заживем, будь уверен! Всем твоим злоключениям наступит конец, да ирассудок вернется к тебе…

Любила она муженька своего,

Но ее любил…

Вот благородные, крупные стежки. — Он поднял кверху камзол истал разглядывать его с восхищением. — В них есть размах и величие, рядом сними мелкие, скаредные стежки портного кажутся плебейскими и жалкими…

Любила она муженька своего,

Но ее любил другой…

Ну, вот и готово! Неплохая работа, и главное — быстро закончена.Теперь я разбужу его, одену, подам ему умыться, накормлю его; а затем мы с нимпоспешим на рынок, что возле харчевни Табард, в Саутворке».

— Извольте вставать, ваше величество! — громко сказал он. —Не отвечает!.. Эй, ваше величество!

«Кажется, мне все-таки придется оскорбить его священнуюособу прикосновением, если сон его глух к человеческой речи. Что это?..»

Он откинул одеяло… Мальчик исчез.

Гендон онемел от изумления, огляделся вокруг и тут толькозаметил, что лохмотья мальчика тоже исчезли. Он страшно рассвирепел, сталбушевать, звать хозяина. В эту минуту вошел слуга с завтраком.

— Ты, бесовское отродье, объясни, что это значит, или прощайсясо своею презренною жизнью! — загремел воин и так свирепо подскочил к слуге,что тот от удивления и страха совсем растерялся и с минуту был не в состояниивыговорить ни слова. — Где мальчик?

Дрожа и запинаясь, слуга дал требуемое объяснение:

— Не успели вы уйти отсюда, ваша милость, как вдругприбегает какой-то молодой человек и говорит, что ваша милость требует мальчикасейчас же к себе, на конец моста, на саутворкский берег. Я ввел его в комнату,он разбудил мальчугана и передал ему поручение. Тот чуть-чуть поворчал, зачемего обеспокоили «так рано», но сейчас же напялил на себя свою рвань и пошел смолодым человеком, только промолвил в сердцах, что было бы учтивее, если бываша милость пришли за ним сами и не посылали чужого… а то выходит…

— А то выходит, что ты идиот! Идиот и болван, и надуть тебяничего не стоит, повесить бы всех твоих родичей! Но, может быть, беды еще нет.Может быть, мальчишку не хотели обидеть. Я пойду за ним и приведу сюда. А тытем временем накрой-ка на стол! Постой! Одеяло на кровати положено так, будтопод ним кто-то лежит, — это случайно?

— Не знаю, мой добрый господин! Я видел, как молодой человеквозился у кровати, — тот самый, что приходил за мальчиком.

— Тысяча смертей! Это было сделано, чтобы обмануть меня! Да,это было сделано, чтобы выиграть время… Слушай! Тот молодец был один?

— Один, ваша милость!

— Ты уверен в этом?

— Уверен, ваша милость!

— Подумай, собери свои мысли, не торопись!

Подумав немного, слуга сказал:

— Приходил-то он один, с ним никого не было; но теперь яприпоминаю, что когда они с мальчиком вышли на мост, туда, где толпа погуще,откуда-то выскочил разбойничьего вида мужчина, и как раз в ту минуту, как онподбежал к ним…

— Ну, что же тогда? Договаривай! — нетерпеливо загремелГендон.

— Как раз в эту минуту толпа заслонила их, и больше уж я ихне видал, так как меня кликнул хозяин, который обозлился за то, что стряпчемузабыли подать заказанную баранью ногу, хотя я беру всех святых во свидетели, чтовинить в этом меня — все равно что судить неродившегося младенца за грехи его…

— Прочь с моих глаз, осел!.. Я просто с ума сойду от твоейболтовни. Стой! Куда же ты бежишь? Не может постоять и минуту на месте! Что же,они пошли в Саутворк?

— Точно так, ваша милость!.. Потому, как я вам докладывал, яв этой бараньей ноге непричинен, все равно как младе…

— Ты все еще здесь? И все еще мелешь вздор? Убирайся, покудацел!

Слуга исчез. Гендон побежал вслед за ним, обогнал его и,прыгая по лестнице через две ступеньки зараз, в один миг очутился внизу.

«Это тот гнусный разбойник, который звал его своим сыном… Япотерял тебя, мой бедный, маленький безумный повелитель! Какая горькая мысль! Ятак полюбил тебя! Нет! Клянусь всем святым, я тебя не потерял! Не потерял,потому что я обыщу всю Англию и все же найду тебя. Бедный ребенок! Там осталсяего завтрак… и мой… ну да мне теперь не до еды. Пусть он достанется крысам!Скорее, скорее, медлить нельзя!»

И, торопливо пробираясь сквозь шумную толпу на мосту, оннесколько раз повторил, как будто эта мысль была особенно приятна ему:

«Он поворчал, но пошел … да, пошел, так как думал, что егозовет Майлс Гендон… Милый мальчик! Никого другого он не послушался бы, уж язнаю!»

[20]

В это самое утро, на рассвете, Том Кенти проснулся отглубокого сна и открыл глаза в темноте. Несколько мгновений он лежал молча,пытаясь разобраться в путанице впечатлений и мыслей, чтобы хоть отчастиуразуметь их значение. И вдруг воскликнул веселым, но сдержанным голосом:

— Я понял! Понял! Слава богу, теперь я окончательнопроснулся. Приди ко мне радость! Исчезни печаль! Эй, Нэн! Бэт! Сбросьте с себясолому, бегите скорее ко мне: я сейчас расскажу вам самый дикий, безумный сон,какой только могут навеять на человека ночные духи! Эй, Нэн, где же ты? Бэт!

Чья-то темная фигура появилась у его постели, чей-то голоспроизнес: