Говоривший был высок, хорошо сложен, мускулист. По одежде,по всем своим ухваткам и даже по внешности он смахивал на дона Цезаря де Базана.[18]Его камзол и штаны были из дорогой материи, но материя выцвела и была протертадо ниток, а золотые галуны плачевно потускнели; брыжи на воротнике были измятыи продраны, широкие поля шляпы опущены книзу; перо на шляпе было сломано,забрызгано грязью и вообще имело изрядно потрепанный вид, не внушавший большогоуважения; на боку у незнакомца болталась длинная шпага в заржавленных железныхножнах. Задорная осанка сразу выдавала в нем лихого забияку. Речь этогодиковинного воина была встречена взрывом насмешек и хохота, посыпались крики:«Вот еще один ряженый принц!» — «Берегись, приятель, своего языка, не тонаживешь с ним беды!» — «У, какие у него злые глаза!» — «Оттащи от негомальчишку, волоки щенка в пруд!»

Мгновенно осуществляя эту счастливую мысль, кто-то схватилпринца за шиворот, но незнакомец так же мгновенно обнажил шпагу и свалилдерзкого наземь звонким ударом плашмя. Тотчас же десять голосов закричало:«Убить этого пса! Бей его! Бей!» И толпа набросилась на воина; а тотприслонился к стене и, как безумный, размахивал длинной шпагой, раскидываявокруг себя наступавших. Жертвы падали справа и слева, но толпа, топча ихногами, накидывалась на героя с неослабевающей яростью. Минуты его были,казалось, уже сочтены и гибель неизбежна, как вдруг затрубила труба и чей-тоголос загремел:

— Дорогу королевскому гонцу!

Прямо на толпу скакал конный отряд. Все бросились кто куда,врассыпную, а храбрый незнакомец подхватил принца на руки и скоро был далеко оттолпы и вне опасности.

Но вернемся в ратушу. Заглушая шумное ликование пирующих,внезапно в залу ворвался чистый и четкий звук рога. Мгновенно наступила тишина,и в глубоком безмолвии раздался один голос — голос вестника, присланного издворца. Все как один человек встали и обратились в слух.

Речь гонца завершилась торжественным возгласом:

— Король умер!

Словно по команде, все склонили головы на грудь и несколькомгновений оставались в полном молчании, потом бросились на колени перед Томом,простирая к нему руки с оглушительными криками, от которых, казалось, задрожаловсе здание:

— Да здравствует король!

Взоры бедного Тома, ослепленного этим поразительнымзрелищем, растерянно блуждали по сторонам и остановились на принцессах,опустившихся перед ним на колени, потом на лорде Гертфорде. На лице еговыразилась решимость. Он нагнулся к лорду Гертфорду и шепнул ему на ухо:

— Скажи мне правду, по чести, по совести! Если бы я сейчасотдал приказ, какого никто не имеет права отдать, кроме короля, был бы этотприказ исполнен? Никто не встал бы и не крикнул бы «нет»?

— Никто, государь, ни один человек в целом королевстве. Влице твоем повелевает владыка Англии. Ты — король, твоя воля — закон.

Тогда Том проговорил твердым голосом, горячо, с большимодушевлением:

— Так пусть же отныне воля короля будет законом милости, ане законом крови. Встань с колен и скорее в Тауэр! Объяви королевскую волю:герцог Норфолкский останется жив!

Слова эти мгновенно были подхвачены и, передаваясь из уст вуста, облетели весь зал. И не успел Гертфорд выйти, как стены ратуши сновапотряс оглушительный крик:

— Кончилось царство крови! Да здравствует Эдуард, корольАнглии!

Выбравшись из толпы, Майлс Гендон и маленький принц разнымизадворками и закоулками стали пробираться к реке. Они легко, без помехи дошлидо Лондонского моста, но тут снова попали в густую толпу. Гендон крепко держалза руку принца — нет, короля, — потрясающая новость уже разнеслась по всемугороду, и мальчик слышал, как тысячи голосов повторяли зараз: «Король умер!»При этой вести леденящий холод проник в сердце несчастного, бездомного сироты,и он задрожал всем телом. Он сознавал, как велика его потеря, и был глубокоогорчен ею, потому что беспощадный тиран, наводивший ужас на всех, всегда былдобр и ласков к нему. Слезы застилали мальчику глаза, и все окружающие предметыпредставлялись ему словно в тумане. В эту минуту он чувствовал себя самымпокинутым, самым отверженным и забытым существом во всем мире. Но вдруг иныевозгласы донеслись до него, прорезая ночь, словно раскаты грома:

— Да здравствует король Эдуард Шестой!

При этих криках глаза принца засверкали, он весь с головы допят затрепетал от гордости.

«Ах, — думал он, — как это замечательно и как странно: я —король!»