– Бельчонок… – начинает он, – я говорил с Томом сегодня.

– Я знаю.

Отец кивает, отводит взгляд.

– Ты должна уехать. Ты не можешь жить у него.

– Пап…

– Я понимаю, ты не хочешь жить с матерью. Но Тома это никак не должно касаться.

Я покрываюсь мурашками от мысли, что мне придется уехать от Тома.

– Пап, он сам предложил, он не против!

– Конечно, он предложил тебе помощь, он не мог поступить иначе, – разводит отец руками. – Но это не значит, что ты не доставляешь ему проблем. Белинда, у него и так куча дел, он не может следить еще и за тобой.

– Я не доставляю ему проблем! Спроси у него, у нас все хорошо…

– Белинда, – отец трет переносицу, – в ближайшее время съедешь от него, когда я решу вопрос с твоим жильем.

От злости я сжимаю кулаки.

– А ты не хочешь сначала извиниться? – вздергиваю подбородок.

– За что? – хмурится.

– За то, что было в нашу последнюю встречу. Ты опять напился, хотя обещал мне не пить!

Отец моментально раздражается.

– Знаешь, возможно, тебе стоит остаться у матери.

– Пап!

– Белинда! – Он резко останавливается, и я вместе с ним.

Мы тяжело смотрим друг на друга.

– Ты обещал.

Он прикрывает глаза, сжимая челюсть.

– Я не пьяница. Все люди иногда выпивают, так что не вижу в этом проблемы.

Я качаю головой. Меня чуть не посадили в тюрьму, когда ты развлекался, и я не могла до тебя дозвониться. И ты думаешь, что в этом нет проблемы?

– Хорошо, – коротко говорю я, продолжая путь вдоль канала. – Я поняла.

Папа догоняет меня.

– Ты ведь знаешь, что можешь попросить у меня что угодно, – заглядывает в лицо. – Квартиру, машину, работу. Все, что ты хочешь. Я помогу тебе в любой момент. Только попроси.

Мы заходим на мостик, я облокачиваюсь о перила и смотрю на переливающуюся под солнечными бликами воду. Я даже не заметила, как ушли облака и появилось солнце. Я знаю, для него это принципиально: нужно попросить. И я просила, никогда особо не стесняясь, это всегда работало. Но сейчас…

– Нет, – грустно вздыхаю, – не в этот раз.

* * *

Около отеля куча людей. Все они толпятся вокруг окна ресторана на первом этаже. Кажется, я знаю, кого они там увидели.

Охранники перегораживают вход. Когда мы протискиваемся через толпу, отец пытается прикрыть меня собой. Кто-то что-то кричит нам. Возможно, это отцу. Не все знают, как он выглядит, но для самых преданных фанатов это не секрет. В Интернете о нем ходит куча историй, выдуманных и настоящих. Кто-то считает его неотъемлемой частью группы. Кто-то думает, что он строгий дядя-продюсер. Кто-то считает его просто другом группы. На самом деле, правда где-то посередине. Я не сильно слежу за поклонниками «Нитл Граспер», но прилетающие то и дело запросы на подписку в мой «Инстаграм» говорят о многом. Охранники расступаются перед нами, и мы оказываемся внутри.

Отец сразу сворачивает в ресторан. Если бы я закрыла глаза, то кожей почувствовала бы энергию, что здесь сконцентрировалась. За большим столом, прямо около окна, сидят все – Том, Марк с Мэнди и детьми, Джефф со своей девушкой и Бен. О, какие они громкие. Как обычно.

– Эй, Митчелл, – говорит отец, – давай, подвинься.

Том отпрыгивает в сторону вместе со стулом, а папа подставляет еще два. Долго не мешкая, я плюхаюсь на место рядом с Томом. Отец садится и тут же включается в общий разговор.

На столе куча еды и алкоголя. Перед Томом стоит целая сковорода с мидиями, и он ест их руками, одетыми в черные перчатки. Разламывает ракушку на две части и отправляет мякоть в рот.

– Хочешь? – спрашивает он, когда замечает мой взгляд.

– Да, – честно отвечаю.

Он с улыбкой придвигает мне сковороду, и я тут же тянусь за ракушкой.

– Может, тебе заказать? – спрашивает папа.

– Не, спасибо. Мне хватит.

Том предлагает ему вино, и тот мигом переключается. И папа, и я мигом оказываемся затянуты в ураган под названием «Нитл Граспер».

Фрэнк и Фиби – дети Марка – с криками носятся вокруг. Сумасшедший дом, но мне нравится. В окне напротив стола копошатся фанаты. Я разглядываю их – цветные волосы, татуировки, футболки с логотипом группы. Поклонники «Нитл Граспер» всегда такие – яркие, как и их кумиры.

– Не смотри на них, – непринужденно бросает Том, но я чувствую напряжение, что он излучает. Сперва он показался мне веселым, но сейчас я вижу, что он сидит как на иголках.

– Извини… – опускаю глаза в сковородку.

– Марк, – говорит Том, наклоняясь к нему, – напомни, почему мы сели у окна?

– Там такой вид… – с сожалением отвечает тот, – был.

Я невольно бросаю взгляд в окно, чтобы рассмотреть «вид», но Том тут же это замечает:

– Белинда!

– Я случайно, – неловко отвечаю.

Бен вдруг со звоном отпихивает от себя тарелку.

– Эй, – громко вскрикивает он и машет окну рукой, – ну, кто хочет автограф дядюшки Бена?!

Том едва заметно дергается, но я это чувствую, ведь мы совсем близко. Он упорно продолжает строить из себя спокойного и равнодушного к происходящему человека.

– Пойду поболтаю! – вскрикивает Бен и вихрем уносится из-за стола.

Бену можно. Из-за Бена не будут ломать ограждения и топтать охрану. А вот Том себе такого не позволит. Если честно, иногда мне кажется, что половина успеха группы держится на его харизме. Огромное количество людей всех полов и возрастов просто сходит по нему с ума. Возможно, поэтому между ним и его фанатами выстроена такая высокая глухая стена.

– Слушай, раз уж нас все равно раскрыли, – говорит Том моему отцу, – устроишь концерт?

– Когда? – оживляется тот.

– Да хоть завтра.

Бен в окне уже отбивает «пять» каждому желающему.

В разговор незамедлительно вклинивается Марк:

– Подойдет небольшой клуб где-нибудь в подвале под витринами «Старбакса». И никаких анонсов, чтобы не было Третьей мировой. Сами узнают, слухи сейчас распространяются быстрее, чем сифилис.

Отец смеется.

– Ладно. Устроим.

– Джефф, – спрашивает Том, – что думаешь?

– Я всегда рад поиграть, иначе зачем еще мы вообще нужны? – философски отвечает тот.

Том кивает.

Меня до сих пор поражает, какие «Нитл Граспер» разные. Марк – рассудительный и серьезный, но не без толики юмора и сумасшествия. У Бена – вечный двигатель в заднице, он не может сидеть на месте больше минуты и ответственен за все безумные поступки группы. Джефф – тихий и спокойный, меланхоличный и романтичный, его меньше всего знают и о нем меньше всего говорят.