Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Делай, как я сказал! – повышает он голос.
Я замираю. Не хочу, чтобы он на меня кричал… но как бы просто ни было говорить об этом, на самом деле расслабиться и правда невозможно. Все тело скручивает и ломает.
– К-как, – запинаюсь я, – м-мне больно…
– Давай я наберу тебе теплую ванную, – предлагает Том. – Мышцы расслабятся.
Его хватка ослабевает.
– Ладно, – кивая, говорю я, но потом протестую: – Господи, нет, нет, я не смогу… Том, просто дай мне что-нибудь, умоляю… или врежь мне, и я вырублюсь!
– Слушай, не наматывай сопли, ладно? От ломки не умирают!
– Умирают! Я читала в интернете!
Том отпускает меня и смотрит как на идиотку. От его вида я прихожу в ярость. Во мне просыпаются силы, чтобы моментально подскочить на ноги.
– Ты придурок! – взвизгиваю я и начинаю ходить из угла в угол. – Где твои таблетки?!
– Ты что, совсем охренела?! – рявкает Том и тут же оказывается рядом со мной. Хватает меня за руку и говорит:
– По-твоему, я теперь должен отпаивать тебя своими лекарствами?! – Он сжимает челюсти, глубоко вдыхает. – Я не дам тебе их не потому, что я конченый урод, понятно? А потому что ты не можешь выпить их и пойти дальше развлекаться, как прежде! От этих препаратов можно умереть. Я хочу тебе помочь, а не убить.
Я сглатываю. В ушах стоит такой шум, что я еле разбираю его слова. Но я понимаю. Остатками сознания я его понимаю. Киваю и чувствую, как пол под ногами растворяется, и я падаю назад. Том тянет меня на себя и подхватывает.
– Сделай что-нибудь, пожалуйста, – тихо шепчу я.
– Хорошо, хорошо, бельчонок, сейчас, – говорит он, снова укладывая меня на кровать.
* * *
У нас двухэтажная мансарда в готическом пятизвездочном отеле. В потолке над гостиной два огромных окна, в которые стучит дождь. Тут две комнаты: ту, что наверху, занял Том, а в той, что рядом с залом, поселилась я. Мы с Томом сидим на диванчике перед металлическим столиком, на котором нам привезли завтрак. Телевизор разговаривает на голландском. Том пьет черный кофе и курит сигарету, что взял у портье. Я ем яичницу.
Мне лучше. Правда, после косяка, который Том дал мне, стало лучше. Только не оставляет ощущение, что голова парит в воздухе отдельно от тела. Но это ерунда по сравнению с ломкой.
Мы молчим. Уже достаточно много времени. Том где-то в своих мыслях, и я не мешаю. Когда он резко приходит в себя, я вздрагиваю.
– Белинда… слушай, я все это знаю. Знаю, тебя сломали. Я понимаю. Во всем этом нет твоей вины.
Я сглатываю. Опускаю взгляд.
– Спасибо… – тихо говорю.
Он тушит сигарету в кружке с остатками кофе и ставит ее на стол.
– Но, малышка… тебе всего восемнадцать. Ты такая молодая… С зависимостью надо бороться, понимаешь?
– Том, я… – Пытаюсь собрать мысли в кучу, но получается плохо. – Я не хочу останавливаться… В моей груди огромная дыра, и только наркотики заполняют ее.
Он смотрит на меня с такой болью в глазах, что мне хочется плакать. Появляется нестерпимое желание оправдываться.
– Я понимаю, что так нельзя, знаю, что зарываю себя на дно, я все это понимаю, но не хочу больше жить в постоянном отчаянии…
Том упирается локтями в колени и трет рукой лоб. Говорит:
– Я прекрасно знаю, как хорошо там и как плохо здесь.
– Ну и почему тогда я должна выбирать эту реальность, то место, где я страдаю?! – возмущаюсь я. – Где всем на меня плевать и я совсем одна?!
– Тише, милая, тише! – Том придвигается вплотную ко мне и прижимает к груди. Говорит: – Мне на тебя не плевать, слышишь? Мне не плевать.
Я всхлипываю. Его слова так трогают, что я ничего не могу сказать.
Том прижимает меня к себе, нежно гладит по голове. Почти шепчет:
– Малышка… мне очень жаль.
В горле и голове отдается жуткая боль. Я изо всех сил справляюсь с желанием заплакать. Когда слезы немного отступают, отстраняюсь и смотрю на него. Спрашиваю:
– Ты когда-нибудь хотел умереть?
– Да, много раз. Однажды я чуть не сделал это.
– Не сделал что?
– Не наложил на себя руки.
Я качаю головой. Опускаюсь обратно ему на грудь и говорю:
– Можешь рассказать?
– Ты знаешь, что мой отец умер от рака? – Он заглядывает мне в лицо и гладит по плечу.
– Конечно.
Том смотрит куда-то вперед.
– Он умирал на протяжении очень долгих месяцев, и у него были адские боли… В какой-то момент уже ничего не помогало, никакие опиаты, наркотики, и он кричал, бился в агонии.
Том тяжело вздыхает. Потом продолжает:
– Знаешь, днем, ночью я до сих пор боюсь – если кто-то закричит так же, ноги подкашиваются… И весь этот хаос в доме, приближение смерти доводили до нервных срывов. Мне тогда было всего пятнадцать, а такое сведет с ума любого. Один раз у меня случилась такая истерика, что я хотел уйти из дома любым способом. Мы тогда жили в доме на седьмом этаже, и я решил, что выйду в окно, и если не сдохну, то меня хотя бы заберут в больницу.
Том останавливается, отпускает меня и берет со стола бутылку с водой. Он кладет руку на крышку, но не открывает.
– И я уже вышел на балкон, но пришел врач, в очередной раз. Никого кроме меня и отца не было, так что пришлось пойти и открыть дверь… Я потом чувствовал ужасную вину за то, что хотел сделать, за то, что не подумал о маме и сестре. Но я был настолько разбит, что мне было на все и всех плевать, я просто хотел больше этого не видеть и наконец-то сдохнуть.
Том заканчивает и смотрит на меня. Я цепенею. Даже представить себе не могу, как тяжело ему было.
– Том, какой ужас…
– Все нормально. Прошло уже много лет. Я просто хотел сказать, знаешь, после этого я еще много раз думал о смерти… когда Марта грозилась лишить меня родительских прав, если я не поеду лечиться, когда она ушла… когда группа чуть не развалилась. Но я всегда вспоминал тот момент, и это меня отрезвляло.
Я молчу и смотрю на него.
– Я имею в виду, Бельчонок, это чувство ты пронесешь с собой сквозь года. Но оно не должно тобой управлять.
Я киваю.
– С этим нужно научиться справляться, – добавляет он. – Не знаю, как по-другому.
Мне нечего ответить. Если честно, то, что он говорит, звучит просто кошмарно.
– Ладно, хватит об этом… – переводит тему Том. – Марк уже заселился. Бен и Джефф скоро приедут. Сегодня должен быть хороший день.
* * *
«Нитл Граспер» – очень шумные ребята. Если они заходят куда-то, то заполняют собой каждый угол. Все пространство – это они. Никто в помещении не остается в стороне, все до единого оказываются затянуты в их вечеринку, во главе которой всегда эти четверо. «Нитл Граспер» ведут себя вызывающе и порой совсем сходят с ума, но этим очаровывают. Удивительное умение быть милыми и при этом творить все что вздумается, всегда меня восхищало.