Я скорее поднимаюсь на ноги, подаю Тому руку, и он встает. Тут же сует мне микрофон и… обнимает. Так тесно и так чувственно. Он прикасается к моей щеке своей, и вместе мы поем песню. Он обнимает меня обеими руками, прислоняется всем телом. Люди толпятся вокруг нас. Повисают на Томе с другой стороны. А потом и ко мне пристраивается какая-то девчонка. Мне хочется, чтобы здесь были только мы вдвоем.

Хоть Том и пьяный, но хватка у него железная. Какие бы усилия ни прикладывали фанаты, чтобы оторвать его от меня – у них не получается. Я повторяю слова песни уже в миллионный раз. Всем плевать. Том зарывается носом мне в волосы, его губы где-то на моей коже. По телу бегут мурашки. Тут-то мы и теряем бдительность – девушка с ярко-красными волосами вклинивается между нами. Но Том снова находит меня, притягивает к себе и целует в висок. Как же это приятно… как же приятно чувствовать, что он не может от меня оторваться. Что из всех людей здесь именно я в его объятиях. Что я нужна ему.

Я обнимаю его так крепко, как могу. Тоже целую куда-то в голову. На секунду проскакивает мысль о другом, настоящем поцелуе, но я не решаюсь. Откидываю это от себя. Страшно даже представить.

Мы проводим с ним в объятиях еще какое-то время. Когда песня все-таки достигает кульминации, все прыгают, сцена трясется. В конце концов мой отец снимает с себя гитару и начинает стягивать поклонников обратно в зал. Мне тоже приходится уйти. Остаток концерта я провожу в абсолютной нирване. Мне просто срывает крышу, я танцую как полоумная и улыбаюсь, улыбаюсь, улыбаюсь. Тело помнит его руки на теле и губы на волосах. Словно он до сих пор обнимает меня. Как сильно сейчас я люблю себя, его и весь мир вокруг. Значит, так бывает не только из-за наркотиков? Удивительно. Просто потрясающе.

В самолете заложило уши. Я принялась громко плакать, потому что испугалась и не понимала, что происходит. Да и с чего бы, мне тогда было всего пять лет.

– Белинда, что случилось? – спросила мама. Она наклонилась ко мне с соседнего сиденья и пересадила к себе на колени.

– Ну же, скажи, что болит, хватит плакать.

Отец, сидевший на третьем сиденье у прохода, шумно вздохнул.

– Белинда, нельзя плакать в общественных местах, ты мешаешь людям, – серьезно сказала она. От ее тона я стала реветь еще сильнее. А уши все также продолжали болеть.

– Эй, Белинда, – послышалось спереди.

Я подняла глаза и увидела Тома. Он свесился со спинки переднего кресла и смотрел на меня.

Тогда он выглядел… как мальчик. Парень. Совсем молодой. Сколько ему было лет? Двадцать? Двадцать два? Точно не помню. Его волосы были зелеными. А взгляд… во взгляде плясали искры. Не то что сейчас – одна усталость.

– Уши болят, да? – спросил он. – Больно? Мне тоже… Возьми конфетку. Бери-бери. Будет легче.

Я перевела взгляд на маму с немым вопросом: «Можно?».

Она кивнула.

– Забирай. – Том отдал мне конфету, и я положила ее в рот, рассасывая и понимая, что становится лучше.

– Класс, да? – спросил он. – Линда, держи, – протянул он моей маме пакет с леденцами. – Если вдруг еще заболит.

Я перекатывала конфету во рту и сама не поняла, как успокоилась.

Это был мой первый в жизни полет на самолете и первый в жизни мировой тур у «Нитл Граспер». Они собирались кататься по всему свету целый год. Мой отец должен был лететь с ними. Он всегда и везде был с «Нитл Граспер», так что это даже не оговаривалось.

Настал момент решать, что же делать с нами – мной и мамой. На свой страх и риск отец взял нас с собой. По его рассказам, у группы почти не было денег, и кормить нас в туре было дорого. Это сейчас они могут позволить себе возить с собой хоть целое семейство, а тогда все было по-другому. Ни у кого, кроме отца, в те годы не было семьи, так что все решилось – мы поехали.

Я почти ничего не помню, да и к тому же все пошло не по плану. Через полгода в Европе началась зима, и я, не привыкшая к такому климату, сильно заболела. Нам пришлось улететь, а мне – еще неделю лежать в реанимации с пневмонией.

По примеру моего отца, «Нитл Граспер» всегда возили с собой в туры девушек, жен, а потом и детей. Так уж повелось. Но наличие семьи под боком никогда не мешало им жить жизнью рок-звезд.

– Том, прошу тебя! Прошу! Умоляю! – кричала Марта.

От ее крика у меня леденело сердце. Мы все были в холле отеля и наблюдали то ли веселую, то ли страшную картину: Том стоял на извилистой лестнице и собирался прыгнуть на огромную люстру, свисавшую со второго этажа. Вокруг носились администраторы и работники отеля, но ничего не делали. Бен преграждал Марте дорогу, смеялся и удерживал ее, не давая пройти на лестницу.

Она опять закричала:

– Том!

– Со мной все в порядке, – как заведенный повторял он. – У меня все замечательно. Не надо за меня переживать.

Но никакие крики его не остановили. Том прыгнул, зацепился за люстру и принялся раскачиваться. В какой-то момент она не выдержала и рухнула. Стоящий на «подстраховке» Марк не сумел его поймать. Так что когда Том поднялся, из его носа хлестала кровь, заливая губы и подбородок. А он лишь улыбался и смотрел на все происходящее в гостинице безумным сверкающим взглядом.

Сколько мне тогда было? Лет десять. А воспоминания такие яркие, будто Том вытворял этот беспредел на пике мании совсем недавно.

В двенадцать я первый раз побывала на настоящей вечеринке. Под злобным взглядом мамы отец разрешил мне спустится в отельный бар, где тусовались «Нитл Граспер». Я была до визга рада, потому что меня всегда интересовало, как же на самом деле происходят их тусовки.

Отец отвел меня вниз и присматривал, ни разу не упустив из виду, но на самом деле в этом не было необходимости: мне не понравилось, и почти сразу я захотела обратно в номер.

Папа отпустил меня, и я, выйдя из бара, остановилась, оглянувшись, чтобы в последний раз рассмотреть происходящее. Я до сих пор считаю это судьбоносной случайностью. Иначе как все могло совпасть таким образом?

Из бара вылетела Марта, оставляя после себя шлейф сладкого, дорого парфюма.

– Ты опять нажрался! – кричала она кому-то сзади, но не оборачивалась.

Выбежал Том – он держал в руке бутылку пива.

– А ты опять трахаешь мне мозги!

Марта резко развернулась, и Том остановился – прямо рядом со мной.

– Ты не ляжешь ко мне в кровать сегодня, понятно?! Я устала быть с пьяной свиньей, Том, я устала от тебя! Я завтра же уеду домой!

Она стремительно направилась к лифту.

– Марта! – закричал Том на весь холл отеля.

Он уже было бросился за ней, но потом остановился, глянув на бутылку в руке. Потом увидел меня и сказал:

– Подержи-ка. – И засунул пиво мне в руку.