– Совсем тупая, да? А какой мне морок использовать?Карлика? Лилипута? Песика? Все уже перебрал! – закудахтал Антигон,подскакивая от злости.

Валькирия-одиночка отвернулась. Кикимор давно не получалтрепки и был морально разболтан. Что с него взять?

Вот и подъезд, знакомый Ирке с детства. Сколько раз онатерпеливо сидела рядом на коляске, слушая, как Бабаня встревоженной курицейносится по двору, призывая «настоящих мужчин», чтобы «настоящие мужчины»подняли коляску по ступенькам.

Ирка едва губы себе не кусала, когда после Бабанямногословно и громко бросалась благодарить «героев», хватая их за рукава ибесконечно повторяя: «Ах, как я вам признательна! Что бы мы без вас делали!»

Для Ирки это было безумно унизительно. Она сотни разтребовала у Бабани ограничиваться одним простым «спасибо» и не голосить такгромко. Бабаня всякий раз с ней соглашалась, но потом забывала.

Ирка уже открывала дверь подъезда, когда ее окликнули.Причем окликнули не столько словами, сколько неким призывным скрипом. Иркаостановилась. На лавочке сидела старушка, прозрачная как тень. Даже с закрытымиглазами ее можно было обнаружить по запаху ушной серы.

Ирка вежливо улыбнулась. Эту женщину она помнила с детства.Ирка была еще ребенком, а старушка уже и тогда казалась ей бесконечно дряхлой.Хотя, возможно, что в то время Ирка была необъективна, смутно считая, чтостарость наступает сразу после института. Ее сбивали с толку кошки, о которыхИрке сказали, что в пятнадцать лет они уже безнадежно старые.

Имя старушки Ирка не помнила, знала только, что она«Лексевна». Это была одна из той почти полумиллионной армии «лексевн», чтонаселяют российские деревни, поселки, городки и города, изредка злодейскимдесантом проникая в столицы. Данная конкретная Лексевна не была обычной рядовой«лексевной». Она запросто могла сделаться у других «лексевн» батальоннымкомандиром, хотя по сути своей «лексевны» анархистки и воюют на свой страх ириск, зная все лучше других и неохотно подчиняясь командам.

Цель своей жизни Лексевна видела в том, чтобы целыми днямисидеть на скамейке у подъезда и последовательно накаркивать на всех смерть.Порой Ирке приходило в голову, не является ли Лексевна эдакой резервной АидойПлаховной.

Стоило упомянуть при Лексевне о каком-нибудь человеке –неважно, знакомом ей или нет, старушка немедленно оживлялась. В ее выцветших,почти белых глазах вспыхивало пламя.

– А что, милая? Он жив, да? – спрашивала она.

– Жив.

– А-а-а… – тянула старушка, и ее полумертвые глазаравнодушно потухали.

Ирке с ее компьютерным мышлением казалось, что Лексевна,экономя энергию, переводит себя в «спящий режим».

Но так бывало раньше. Сейчас Ирка нетерпеливо стояла ускамейки с Лексевной, пытаясь понять, действительно ли та ее окликнула или этобыл стандартный мимопролетный глюк, которыми наводнили мир развлекающиесямаги-недоучки.

Убедившись, что Лексевна находится в «спящем режиме», Иркапопыталась тихо уйти, но тут старуха разомкнула глаза и четко произнесла:

– А здороваться кто будет?

– Здравствуйте! – торопливо выпалила Ирка и,испытывая необходимость из вежливости добавить что-нибудь еще, спросила: – А выс Бабаней видитесь?

Старушка с усилием вынырнула из потустороннего мира.

– Бабаня? Кто такая?

– Бабушка Аня. Моя бабушка, – на всякий случайрасшифровала Ирка.

В Лексеевне что-то мучительно заскрипело.

– Она жива, да?

– Жива, – ответила Ирка, удивленная тем, чтоЛексевна, живущая с Бабаней в одном подъезде, этого не знает.

– А-а-а… И как она себя чувствует, не болеет?

– Прекрасно чувствует. Лучше не бывает, – сердитозаверила Ирка.

Лексевна разочарованно нахохлилась. Валькирия-одиночкапоспешно попрощалась и стала отступать в подъезд. Она подумала, что у бабкиесть спортивный интерес – пережить всех. Голос старухи, непривычно сильный,резкий и громкий, нагнал ее через две ступеньки.

– А внучка-то у ей померла!

Ирка испуганно обернулась. Кому как не ей было знать, чтовнучка у Бабани всего одна.

– Какая внучка? – все же спросила она.

– Ясно какая. Иринка, – пристально глядя ей влицо, произнесла Лексевна.

Ирка нервно сглотнула слюну. Прежде самым невероятным –почти мистическим свойством Лексевны было то, что она всегда опознавалаИрку-валькирию в прежней «колясочной» Ирке, прекрасно накладывала их одну надругую. При этом с Лексевной не происходило ровным счетом ничего ужасного.Должно быть, сознание старухи находилось в глубокой дремоте. Она уже виделавечность и не отвлекалась на пеструю, мало что значащую суету внешнего мира.

– Так значит, умерла? – повторила Ирка.

– Вчерась хоронили, – упрямо повторила Лексевна.Глаза у старухи горели, как у совы, на которую направили свет фонаря.

Ирке стало жутко. Ей вдруг вообразилось, что, может, онадействительно умерла и просто об этом не подозревает? Рисуя картины однакошмарнее другой, Ирка взлетела по лестнице. Торопливо вставила ключ и, даже непроверив, дома ли Бабаня, вломилась в коридор. У комнаты Ирка на секундузастыла, набираясь храбрости, толкнула дверь и тотчас увидела саму себя.

Точнее, себя такую, какой она могла бы быть.

Грустная, с торчащими, как вороньи крылья, лопатками, срасполневшим лицом, она сидела перед компьютером. Ну не смешно ли, что тело –гадкое, нелепое, комичное тело – может быть клеткой для духа? Не потому линекоторые выносят из дома все зеркала, чтобы вид собственной клетки не угнеталих? Внешне с мороком все было в порядке. Спина не просвечивала, да и на коляскепод призраком ничего не лежало. А то один раз случилось, что морок преспокойносидел в метровой стопке книг, доходившей ему до шеи. Хорошо еще, что Антигонобнаружил это раньше Бабани.

На подоконнике выстроился обычный бастион из коробок слекарствами. К процессору пластилином был прилеплен составленный Бабанейсписок, что и в какой последовательности принимать. Выщелкивать из пачекнеобходимое число таблеток и топить их в унитазе было обязанностью Антигона, скоторой он худо-бедно справлялся. Правда, у Ирки были основания подозревать,что таблетки исчезают не в «большом белом друге», а в собственном грушевидномживоте кикимора.