– Мне – нет. Но если «халат» – страж, его эйдосы должнынаходиться в дархе. Или как он собирался получать их силу?

– Для силы он мог использовать другие. Эти же эйдосы –корм, – предположила Дафна, еще раз взглянув на этикетку.

Она не ошиблась. Ощутив неподалеку эйдосы, не отгороженныеот него больше стеклом, серый пергамент попытался обвиться вокруг ноги Дафны.

– Эге! А вот и зверушка, которую надо кормить! –сказал Меф.

Ему впервые приходилось видеть артефакт мрака, которыйкормят эйдосами. Признаться, он и не предполагал, что такие существуют.

Подняв с пола пустой пузырек, Меф хотел разбить его, новнезапно увидел на дне песчинку, почему-то не последовавшую за остальными.Буслаев уже открыл рот, чтобы сообщить Дафне о еще одном эйдосе, который,видимо, прилип, но внезапно недоверчиво потряс головой и принялся жмуритьослепленный глаз. Ему пришло в голову, что это глаз виноват в том, что казалосьМефу явным обманом зрения.

Да и чем еще это могло оказаться, когда песчинка эйдосавместо обычного голубоватого и ровного сияния была окутана сиянием, четкосостоящим из двух половин? Одна часть привычная, пронзительно-голубая, а другаятемно-фиолетовая, с мутными разводами.

Приглядевшись, Меф обнаружил, что эйдос состоит из двухприблизительно равных половин – одной яркой и другой тусклой, пустой, какмертвый зрачок.

– Не посмотришь? Тут что-то непонятное! – окликнулМеф Дафну.

Кивнув, Даф поднесла к губам флейту. Подчиняясь тихоймаголодии, странный эйдос отлип от дна пузырька. Несколько мгновений он,покачиваясь, провисел в воздухе, а затем опустился Дафне на ладонь немного встороне от остальных эйдосов. Заметно было, что он дичится и желает быть сам посебе.

Даф молчала. Только лицо ее вытягивалось все больше.

– Ну? Что? – спросил Меф.

– Ты не поверишь, чей это эйдос! – нервноотозвалась Даф.

– Чей?

– Улиты. Нашей Улиты.

– Откуда ты знаешь?

Даф не смогла объяснить. Истинное знание невыразимо словами.Все, что высказано, невольно прикручено к словам незримыми шурупчиками, иоттого имеет элемент натяжки.

Меф тем временем вспомнил о пергаменте. Он поднял его ипотянулся к печати, собираясь сорвать ее и прочитать, но Дафна, кинувшись,поспешно отобрала у него пергамент.

– Почему? – удивился Меф.

– Не делай этого! Вообще лучше не прикасайся!

– Почему?

– Нельзя. Я чувствую. Там зло, – отрезала Даф.

В этом Меф как раз и не сомневался. Добро не нужноподкармливать эйдосами.

– Ну зло и зло. Давай посмотрим. Вдруг там что-товажное? – Он протянул руку к пергаменту, но Даф отскочила.

– Важного зла не бывает. Бывает опасное зло. Обещай,что никогда не порвешь эту нить! Я знаю, что этого делать не надо! Верьмне! – настойчиво повторила Дафна.

Буслаев неохотно пообещал.

– Все же я хотел бы понять, для кого «халат» писалнапоминалку про кормление пергамента? Не верю, что для себя. Кому он собиралсяотдать пергамент и эйдосы? Неужели дебилу с удавкой? – спросил он.

Даф развела руками. Так далеко ее интуитивные знания незаходили.

Что такое, собственно, успех? Это таинственная, необъяснимаясила – осмотрительность, собранность, сознание, что ты воздействуешь на ходжизненных событий уже самим фактом своего существования, вера в то, что жизньугодливо приспосабливается к тебе. Счастье и успех внутри нас. И мы должныдержать их прочно, цепко. И как только тут, внутри, что-то начинаетразмягчаться, ослабевать, поддаваться усталости, тогда и там, вовне, все силывырываются на свободу, противятся тебе, восстают против тебя, ускользают из-подтвоего влияния. И тут все начинает наслаиваться одно на другое, удар следует заударом и… человеку – крышка!

Томас Манн. Будденброки

Каждый день приносит свои радости и свои мелкие гадости.Главное – суметь объяснить дню, почему он должен унести гадости обратно. Обэтот простой закон спотыкаются миллионы людей, не понявшие еще простого правила:слабый человек всегда жертва своих настроений. Настроения швыряют его как волныпустую лодку и бьют о житейские камни. Стань хозяином своих настроений, идобрая половина неприятностей отправится топиться на пруд.

Примерно об этом и еще о многом думала Ирка, бродя всопровождении тоскующего по взбучке Антигона по Лосиному Острову.

Ирка давно обнаружила странное свойство своего характера:когда она точно знала, что нужно сделать что-то определенное, обязательное, онаникак не могла на этом сосредоточиться. А вот когда делать что-то былонеобязательно, она набрасывалась на это занятие со всей возможной горячностью.

Вот и сейчас сработал тот же механизм. Ирка понимала, чтонужно искать стража мрака, убившего Филомену, а вместо этого шла к Бабане,собираясь принять электронную почту. Зачем ей нужна была электронная почтаименно теперь, когда она уже излечилась от Интернета, никому не писала и никтоей не писал, Ирка понятия не имела. Это происходило машинально: сознание искаловыхода из тупика и находило его в чем-то привычном, хотя и явно бессмысленном.

По дороге Ирка от нечего делать разглядывала людей. Дажесделала мимолетную, несколько искусственную попытку слегка влюбиться в одногоюношу. Юноша – гибкий, длинноволосый, похожий на эльфа – сидел на бортике подземногоперехода и что-то читал. Лицо у него было мыслящее и тонкое, чем-то похожее налицо Мефа, только еще приятнее, без буслаевского солдафонства и егоснисходительной крутизны. Ирка уже размечталась, но случайно взглянула на то,что было у эльфа в руках, и иллюзия осыпалась прахом. Эльф изучал желтуюгазетенку из тех, что носят по поездам и электричкам.

«Нет, все! Хватит тупить! Я явно перегрелась! Пора чем-тозаняться. Ни от чего человек не взрывается так быстро, как от собственнойпустоты», – напомнила себе Ирка.

Антигон тащился следом и что-то монотонно бубнил. В егобормотании угадывалась часто повторяющаяся тема некой красотуси подзаборной,которой надо голову отвинтить. Ирка догадывалась, о какой красотусе речь. Вмаршрутке некая пыхтящая дама взгромоздила сумку прямо кикимору на ласты идолго не понимала, почему так громко орет этот сизый, гневный ребенок с глазамисердитого старца. Когда же сообразила – стала совать Антигону в рот мятуюконфету.

– А ты не используй морок младенца! – посоветовалаАнтигону Ирка.