Тевкрам, и жизнь одного не создаст им успеха.

2. Есть по этому предмету замечательное место в книге четвертой «К Гереннию»: «Хорошо установили наши предки не лишать жизни царя, взятого в плен на войне. Отчего же так? Потому что когда судьба дала нам такую возможность, то не справедливо предавать уничтожению тех, к кому та же судьба немного ранее была столь благосклонна. Но скажут, пожалуй, что это он двинул на нас свое войско. Я отказываюсь выполнить это убийство. Так почему же? Потому что мужу храброму свойственно считать врагами лишь тех, кто спорит о победе; побежденных же следует судить по-человечески, дабы доблесть могла ограничить войну, а человечность закрепить мир. Если бы тот победил, разве он поступил бы таким образом? К чему же тогда его щадить? Потому что я привык презирать такую бессмыслицу, а не подражать ей».

Если разуметь сказанное относительно римлян (что сомнительно, так как автор пользуется чужеземными и вымышленными примерами), то это прямо противоположно тому, что мы находим в панегирике императору Константину, сыну Констанция: «Благоразумнее снискать расположение врагов милосердием, мужественнее же попирать ногами, покорив их. Ты, император, возобновил древнее мужество, согласно которому пленные вожди врагов подверглись смертной казни. Ибо пленных царей, сопровождавших триумфальные колесницы от ворот города до форума, как только император начинал поворачивать колесницу в сторону Капитолия, отводили в темницу и там умерщвляли. Один только избег применения к нему столь жестокого закона благодаря вмешательству Павла Эмилия, принявшего его капитуляцию (читай: один только Персей избег применения к нему столь жестокого закона благодаря вмешательству Павла Эмилия, принявшего его капитуляцию); прочие же – в оковах, лишенные света – послужили прочим царям примером[1394], чтобы они предпочитали блюсти дружбу с римлянами, нежели испытать жестокость их правосудия» (Плутарх, жизнеописание Павла Эмилия).

Но и здесь сказано слишком общо. То же самое говорит Иосиф Флавий о жестокости римлян в истории убийства Симона Бариора; однако он сообщает о таких вождях, как самнитянин Понтий, а не о тех, кто носил имя царя. Латинский перевод гласит таким образом: «Конец триумфа наступал после того, как достигали храма Юпитера; ибо древний обычай родины повелевал полководцам ожидать там, пока не будет объявлена смерть неприятельского вождя. То был Симон, сын Иора, которого вели в триумфальной процессии среди пленных: с накинутой на него веревкой его влекут на форум, тогда как стражи наносят ему удары. У римлян существует обычай предавать в этом месте смерти осужденных за уголовные преступления. Когда было объявлено о кончине неприятельского вождя, то за этим следовало всеобщее ликование, а затем – жертвоприношения».

Почти то же сообщает Цицерон о наказании в речи «Против Верреса».

3. Примеры умерщвления вождей имеются в изобилии, примеров же умерщвления царей лишь несколько, в частности, умерщвление Аристонкка, Югурты, Артабазда[1395]. Однако, кроме «Персея, избегли смерти также Сифакс[1396], Генций, Юба, а во времена Цезаря – Карактак и другие, что, по-видимому, свидетельствует о том, что причины и способы ведения войны принимались во внимание римлянами, хотя Цицерон и прочие авторы признают, что они превышали границы справедливости в случае победы. Так, по сообщению Диодора Сицилийского, М. Эмилий Павел дает хороший совет римским сенаторам, когда по делу царя Персея заявляет: «Если не бояться ничего со стороны людей, то, по крайней мере, нужно опасаться мести богов, готовой низвергнуться на голову тех, кто безрассудно пользуется победой» («Извлечения»), и Плутарх замечает[1397], что в войнах между греками даже сами противники остерегались налагать руки на лакедемонских царей из уважения к их достоинству.

4. Враг же, который захочет соблюдать не только то, что дозволяют человеческие законы, но также и то, что входит в его обязанности, что предписывают в качестве справедливого религия и честь, пощадит кровь неприятеля и никому не причинит смерти, кроме как во избежание своей собственной смерти или чего-либо подобного, или за личные преступления, заслуживающие высшей меры наказания. Больше того, либо полностью простит, либо освободит от смертной казни тех, кто заслужил такое наказание, по соображениям человеколюбия или по другим благовидным основаниям.

Отлично сказано у того же Диодора Сицилийского: «Завоевание городов, выигранные сражения и всякий иной успех на войне зачастую обязаны более удаче, чем доблести. А оказание милосердия побежденным врагам со стороны верховной власти есть деяние одной только мудрости» (кн. XXVII). У Курция читаем: «Хотя Александр и мог гневаться на зачинщиков войны, тем не менее всем было оказано милосердие».

VIII. Нужно, насколько возможно, остерегаться даже непреднамеренного убийства неповинных

Об убийствах тех, кто был умерщвлен случайно, без намерения, необходимо иметь в виду сказанное нами выше, а именно – что дело касается если не справедливости, то во всяком случае милосердия – не предпринимать ничего, что могло бы угрожать невинным, кроме как только в силу значительных оснований, затрагивающих благополучие многих. Согласно с нами мыслит Полибий, который в книге пятой высказывается так: «Людям достойным не свойственно вести истребительную войну даже против менее честных врагов, ее можно простирать лишь настолько, насколько это нужно для возмещения ущерба и восстановления утраченного, не подвергая одним и тем же наказаниям невинных и виновных, но ради невинных щадя и виновных».

IX. Всегда следует щадить детей, женщин, если они не повинны в тяжком преступлении, и стариков

1. После ознакомления с изложенным не представляет труда разрешение более частных вопросов. «Ребенка спасает возраст, женщину – ее пол[1398]», – говорит Сенека в трактате, где он обрушивает свой гнев на гнев (кн. III, гл. 24). Сам Бог в войнах евреев даже после предложения и отклонения мира желает пощады женщин и детей, за исключением немногих племен, изъятых в силу особого права, война против которых была войной не людей, но войной самого Бога и носила соответствующее название (Второзаконие, XX, 14). И когда он пожелал предать избиению медиавитянских женщин за их собственное преступление, он исключил непорочных девиц (кн. Числа, XXXI, 18). Мало того, пригрозив ниневитянам за тягчайшие преступления беспощадным избиением, он соизволил смягчиться, сжалившись над многими тысячами в том возрасте, который не имеет понятия о различии честного и бесчестия (Иона, IV, 2).

Сходно с этим такое изречение у Сенеки: «Возможно ли гневаться на детей, чей возраст еще не ведает различия вещей?» («О гневе», кн. II, гл. 9). A у Лукана читаем:

За какие проступки дети заслужат убийство?

Если так поступал и постанавливал Бог, в чьей власти предать умерщвлению без какой-либо причины, не нарушая справедливости, сколько угодно людей любого пола и возраста, поскольку он податель и владыка жизни, то как же поступать по