гладкому и лёгкому течению дня – надобно было спокойно и продуктивно работать. Теперь эксперименты можно было вести широким фронтом, ведь взятое направление было выбрано правильно; однако предстояло решить организационные проблемы и создать базу для непрерывной работы, поскольку результаты по прочности можно было получать лишь через 3-6 месяцев со дня изготовления образцов и выдерживания их на морозе; очень важно все этапы экспериментов выполнять качественно, чтобы они было достоверными, чистыми – этому постоянно я учил лаборантов.

Материальная база лаборатории была слабая: мало форм для изготовления образцов, не оборудованы бетономешалка для работы с малыми по объёму замесами, не было камеры для стандартного (по ГОСТ) выдерживания контрольных образцов, негде было хранить образцы на морозе в летнее время, не было химпосуды и некоторых приборов, отсутствовали запасы цемента и добавок, мелкого инструмента – всё это надо было быстро достать и наладить; но ради достижения основной цели я был готов взвалить на себя все эти заботы.

XVII

В первую очередь нам нужен был свежий, а не лежалый, цемент; я поехал в кабине трактора Беларусь с тележкой на Красноярский цементный завод; зам директора по снабжению сказал: «Шесть мешков цемента дать не могу, берите вагон»; заехали мы на территорию (проходная была пуста) и я обратился к рабочим, которые грузили мешки с цементом в ж/д выгоны; дал им денег на две бутылки водки, они тотчас забросили в тележку десять мешков цемента, который мы беспрепятственно вывезли с завода. Теперь предстояло ехать в Ачинск на АГЗ; написал письмо на завод от имени института с просьбой помочь с химпосудой, некоторыми приборами, поташом и СПС; когда пришёл к зам директору по науке Ш.Ф.Акбулатову подписывать письмо, он сказал, что письмо составлено неправильно; до этого я ещё никогда деловых писем с просьбами не писал и не умел это делать; Ш.Ф. объяснил, что излагая просьбу деловым людям, надо обязательно вначале объяснить цель, но так, чтобы она «зацепила» человека, а если этого нет, отказ обеспечен; пришлось мне несколько раз пересоставлять обращение, показывать Ш.Ф., который терпеливо объяснял и подправлял текст, пока письмо не получилось правильным; в дальнейшем я научился хорошо составлять различные письма, всегда помнил уроки Акбулатова. И ещё. Несколько позже, когда мы хотели совместно с НИИЖБ выпустить рекомендации для строителей и предварительно договорились об этом с С.А. Мироновым, тот замолчал и на наши письма не стал отвечать; это было странно, и тогда Ш.Ф. мне сказал: «Каждый человек имеет право на тайну и может не говорить, если знает о чём-то – это нормально, даже в семейной и общественной жизни такое право имеет каждый»; много позже, уже в перестройку, я вспомнил эти слова, когда Горбачёв ответил людям по поводу известного кровопролития в Тбилиси: «Об этом всей правды я не скажу никогда!», и я подумал, если это его тайна, так изволь, хотя бы молчать, ибо подобный ответ гражданам страны – верх цинизма; но я отвлёкся.

XVIII

В один из зимних дней я встретился утром с Петрусевым на вокзале, купили в киоске свежие газеты, а я ещё приобрёл для интереса малоформатную австрийскую газету на немецком языке; ехали в Ачинск три часа, беседовали, читали прессу, обнаружили в австрийской газете раздел с объявлениями о знакомствах; с этим, как и большинство советских людей, мы ранее не сталкивались, поскольку такое печатать запрещалось; я стал переводить с немецкого мужские и женские объявления, мы хохотали, нашли себе развлечение; кстати, в вагоне было холодно и в конце пути мы стали изрядно мёрзнуть; когда, подъезжая к Ачинску, решили пройти вперёд, чтобы выйти напротив вокзала и там согреться, обнаружилось, что в соседнем с нами вагоне было так жарко, что многие пассажиры ехали, сняв пальто и шубы. Впоследствии я часто попадал в подобные ситуации, мёрз, забывая опыт той зимней поездки в Ачинск.

На АГК зам директора комбината по снабжению отправил нас прямо на склад, предварительно позвонив туда; склад представлял собой огромный подвал под зданием заводоуправления; в помещении, где хранилась химпосуда, в том числе импортная, был страшный беспорядок; кладовщица посмотрела наш длинный список, сказала: «Мне некогда, можете сами искать, что вам надо», и ушла по делам. В предпусковой период АГК в ускоренном порядке снабжали разные заводы страны и зарубежные фирмы, поэтому кладовщики занимались приёмкой грузов, в том числе лабораторного оборудования, а на сортировку и комплектацию времени не было; склад химпосуды был переполнен, мы почти весь день провозились, отбирая всё нужное и укладывая в картонные ящики; набрали столько посуды, ареометров, термометров и пр., что обеспечили в своей лаборатории работу на многие годы. На следующий день в цехе соды и поташа я, объяснив мастеру цель визита и получив разрешение, с помощью рабочих лопатами отобрал прямо с транспортёрной ленты СПС, уложил её в шесть бумажных мешков; весь ценный груз был доставлен к нам в институт на попутном грузовике АГК, который использовался снабженцами в Красноярске.

XIX

В начале лета, когда я был в командировке, заехал в Ростов, прожил на 37-й несколько дней; все мы хорошо общались, в то время я был по признанию тёщи «любимым зятем»; мы готовились к отъезду в Красноярск, где нас ждали Галя и Кирюша; одним из любимых занятий маленького Саши был «батут» – оголённая панцирная сетка кровати, на которой он прыгал, не отрывая ног от неё, держась за спинку; гарцевал он на сетке вверх-вниз подолгу и с удовольствием, пока не надоедало; только позже мы поняли, что это была не забава, хотя при этом он мог смеяться и быть в хорошем настроении; как и любой ребёнок, Саша иногда капризничал, плакал и лучшим средством для успокоения был батут; безусловно, тёща, которая воспитывала его с пелёнок, лучше всех понимала, что это было нарушение психики, которое сгладилось с годами; но ещё долго, в т.ч. в школьные годы, Саша непроизвольно мог, стоя на полу в ванной или в своей комнате, чтобы никто не видел (стеснялся) подпрыгивать, не отрывая пальцы ног от пола, получая при этом большое удовольствие.

В Красноярск мы полетели втроём с тёщей и Сашей; из Москвы я взял тёще льготный билет по моему аспирантскому удостоверению и, таким образом, в семейной истории она осталась аспиранткой НИИЖБа; в аэропорту Домодедово перед взлётом в большом салоне ИЛ-18 стояла полная тишина; вдруг раздался довольно громкий голос трёхлетнего Саши: «Баба, я какать хочу!»; пассажиры оживились, заулыбались – это была для них разрядка, а тёща посадила внука на горшок в проходе между рядами кресел. Летом