объёмной (более 200 страниц) работы; однако фотограф был сильно загружен и посоветовал обратиться напрямую в фотолабораторию п/я, расположенного недалеко на Рязанском проспекте; по его наводке я купил бутылку коньяка и нашёл это предприятие; там уже в 1971 г. имелось самое современное импортное оборудование; фотографом оказался мужчина лет шестидесяти, высокого роста, сухой, жилистый, широкоплечий, с тонкой талией, с прямым носом и бородкой, абсолютно трезвый не в пример нашему фотографу; буквально за полчаса всё было отснято, плёнки он начал проявлять, последовательно развешивая их; сушил десять плёнок с помощью спирта; когда я пришёл на другой день, весь текст был отпечатан на фотобумаге; я вручил отличному профессионалу дополнительную бутылку водки и поблагодарил за помощь; в типографии НИИЖБа, опять же за бутылку, мне переплели листы, получилась толстая книга; теперь я мог досконально познакомиться с структурой диссертации, её особенностями и, что важно, с правильно изложенной первой главой – литературным обзором; возвращая взятую на прокат диссертацию, сказал Лагойде, что всё в порядке; он похвалил меня и отметил: «Вот говорят, что у людей в стране нет валюты, но это не так, водка – самая крепкая валюта!». Я был счастлив этим приобретением, с радостным чувством возвращался в Красноярск; значительно позже прочёл у Артура Шопенгауэра о радости примерно следующее: «… обычно радость, если её ждёшь, не приходит; ведь различные ликования, крики «радости», салюты и прочее, т.е. помпа – это простая личина, наподобие театральной декорации, не содержащая в себе сущности дела; всё это – вывеска, символ, иероглиф радости, но самой радости мы большей частью здесь не встретим, она одна только не участвует в празднестве; где же она действительно есть, там она обычно появляется без приглашения и предуведомления, сама собою и sans facon («без фасона»); даже прокрадывается втихомолку, часто по разным и неожиданным поводам и событиям: она, как золото в Австралии, рассеяна здесь и там, по прихоти случая, без всякого правила и закона, большей частью самыми маленькими крупинками, крайне редко – в больших массах». Перед увольнением из НИИ я передал эту диссертацию молодому соискателю Вячеславу Шевченко.

XV

В один из дней пребывания в НИИЖБе мне сообщили по телефону о смерти отца; бросив всё, я срочно вылетел в Ростов, куда приехал и Виктор из Краматорска; ещё год назад, когда отца, тяжело заболевшего положили в больницу на Сельмаше, я, будучи в командировке в Москве, приехал в Ростов и встретился с лечащим пожилым врачом Хентовым; это был старый человек, высокий, с седыми усами и седыми же волосами, похожий лицом на армянина, вежливый и спокойный; у него были глубокие и добрые синие глаза; я спросил Якова Самуиловича, чем можно помочь отцу, что я могу сделать? Доктор пожал плечами, сказал, что будет лечить, помощь не нужна. И вот теперь, до похорон, мы распределили обязанности: я пошёл к главному инженеру завода Ростсельмаш, он распорядился о памятнике; в механическом цехе с большим трудом выделили сварщика, к вечеру мы изготовили памятник, сверху которого рабочие установили красивую полированную острую верхушку; Виктор сумел в городской мастерской изготовить металлическую полированную пластину с фотографией и надписью, которую прикрепили к памятнику; гроб с покойником стоял в большой комнате нашей квартиры и люди непрерывным потоком шли прощаться с отцом; настал момент выноса гроба, сооружённого наспех из сырых досок; это была непростая задача, поскольку гроб длинный и очень тяжёлый (отец весил около 100 кГ), и вынести его с третьего этажа по узкой лестнице удалось лишь шестерым крепким мужчинам; на кладбище в мороз я сильно простудился и неделю проболел; улетая в Красноярск, в течение долгого полёта вспоминал многое из жизни своих родителей, ведь им, в отличие от моего поколения, пришлось вынести неимоверные трудности и потрясения 1920 – 50-х годов: голодную жизнь после революции, репрессии 30-х годов, войну и послевоенную жизнь на далёком Алтае; но, слава Богу, что в старости им, хотя и потерявшим здоровье, удалось всё-таки пожить нормально: не голодали, жили в тепле, радовались за детей и внуков, как говорится «был и стол и дом». Отец выполнил определённую миссию, пусть скромную и небольшую, он исполнил; совесть его была чиста перед Богом, собой и теми, кто его любил; потому в последние дни он был благостен и спокоен.

Оканчивался 1972 год, который дал мне маленькую надежду на успех; я летел из Москвы с мыслью, что теперь всё пойдёт хорошо; прибыв домой, был уверен, что начало положено; теперь задача заключалась в том, чтобы не дать счастью ускользнуть; но это можно было сделать только напряжённым трудом.

XVI

В январе 1973 г. в лабораторию прибыло пять молодых девушек, окончивших Орский строительный техникум; жили они в общежитии института и получали 80 рублей в месяц; почти все сотрудники отказались брать их к себе в качестве лаборантов; я взял троих, стал учить работать с добавками для бетонов; в этом хорошо помогала инженер Негадова Галина Александровна: среднего роста тридцатилетняя красивая женщина, иногда излишне напомаженная, спокойная, умная с правильной речью, проявляла себя хорошим специалистом; с молодёжью быстро нашла общий язык, тактично и терпеливо объясняла лаборантам суть работы; на первых порах я попросил её исследовать коррозию арматуры в свайных фундаментах, находящихся в агрессивной среде вечномёрзлых якутских грунтов; эти опыты увлекли её; честолюбивая Г.А. работала старательно и аккуратно; с этого момента у меня с ней начали складываться нормальные отношения, поскольку в начале моей работы она вела себя отчуждённо, приглядываясь к новому сотруднику; я никогда не допускал, чтобы она чувствовала себя подчинённой по отношению ко мне. У неё был критический, как вообще у инженеров, взгляд на всё; иной раз высказывалась резко, да и порой проявляла своё превосходство перед людьми; любила посплетничать и желчно высмеять, например, Пичугина, за его хамское поведение; довольно часто её охватывало пессимистичное настроение, однако, когда она говорила о своём сынишке, которого боготворила, то преображалась, не скрывала тёплых чувств к нему; муж её был офицером КГБ, и она подчёркивала, что его коллеги и друзья сплошь люди высокой культуры; я видел его только один раз, запомнил бесцветное лицо и штатскую одежду; накануне какого-то праздника он по просьбе жены подъехал на своих Жигулях к городскому холодильнику, где мы выдерживали на морозе бетонные образцы; они загрузили в багажник красную рыбу, которой всех нас угостило начальство.

Среди лаборантов выделялась серьёзностью Анна Сальникова, бывшая детдомовка; она не чуралась работой с химическими составами и бетонной смесью, а остальные тянулись за ней; я беспрестанно щупал пульс своим отношениям с ними и собственным ощущениям: всё это, конечно, мешало