они выполняли эту важную работу, которую надо было обязательно окончить до конца рабочего дня и выставить многочисленные тяжёлые формы-тройчатки с образцами на мороз; а также контрольные – в камеру нормального твердения, расположенную в нашем подвале; хочу обязательно отметить: за все четыре года выполнения очень объёмных экспериментов, сбоя ни разу не было – слава моим трудягам-лаборантам! Я ранее отмечал лаборантку Анну Сальникову; эта девушка чуть выше среднего роста, с добрым лицом, волевая, серьёзная и энергичная, трудолюбивая и ответственная, способная увлечь людей, как-то естественно стала лидером в нашей группе; другие лаборанты и работавшая вместе с ними Негадова сразу оценили Анну, её скромность, честность, неравнодушие, отзывчивость, и постоянную готовность помочь; была она не болтливой и презирающей сплетни, признавала свои ошибки, хотя порой проявляла упрямство; обладала развитым чувством справедливости, понимала шутку и смеялась задорно; я снова вспомнил: «по смеху можно узнать человека, и если вам с первой встречи приятен смех кого-нибудь из совершенно незнакомых людей, то смело говорите, что это человек хороший». Анна вышла замуж за Владимира Борисовича Гордеева, поступившего на работу в НИИ после службы в армии; хороший скромный парень, в которого она влюбилась; сыграли шумную комсомольскую свадьбу; со временем в семье родились два мальчика. Прошло более тридцати лет, я уже в семидесятилетнем возрасте последний раз заехал на неделю в Красноярск по пути из Иркутска в Пятигорск; в один из вечеров встретился с Гордеевыми в их квартире; Аня стала теперь Анной Михайловной Гордеевой, мамой двух красивых и успешных сыновей, бабушкой своих внуков; она пригласила свою подругу, и когда та вошла в комнату, я с трудом, но всё-таки узнал бывшую лаборантку Надю Даньшину, которая в те далёкие времена работала в группе лёгких бетонов; Надя крупнее Ани, её круглое лицо с приятной улыбкой выдавало истинную русачку; в лаборатории была она поначалу наивной, чрезмерно доверчивой, постепенно освоилась, все стали уважать её за позитивный настрой, незлобивость в характере и хорошее чувство юмора; заметно было, что она любила людей, и они любили её. Теперь я увидел солидную женщину, сын которой работает успешным менеджером; я взял с собой фотоаппарат и Володя сделал несколько памятных снимков; было приятное общение со старыми друзьями; мне ещё понравилось, как Надежда сказала: «… я теперь работаю в строительной фирме, мне очень нравится эта работа, мы строим, я вижу результат своего труда».

Возвращаюсь к работе в НИИ. Однажды после формования и уплотнения на вибростоле бетонных образцов, мы по цепочке передавали друг другу тяжёлые стальные формы-тройчатки, доносили их до окна приямка и выставляли на мороз; это делалось быстро, чтобы в тёплом подвале бетон не схватился; кто-то нечаянно острым углом формы ударил меня в спину; ночью возникла довольно большая опухоль, которая осталась на всю жизнь; иногда побаливала, особенно когда её чем-нибудь заденешь; через пять лет в Ростове я хотел её удалить, посоветовался с хирургом, который сказал: «Если эта доброкачественная опухоль вам не мешает, лучше не трогать»; возможно, он хотел предостеречь о худших последствиях после операции, рак или ещё что-то нехорошее.

XXII

Теперь осталось решить последнюю большую проблему: где хранить изготовленные образцы в летнее время при отрицательных температурах? Холодильных камер, в которых можно было хранить образцы 1-3 месяца при постоянной температуре минус 15 градусов, ни в нашем, ни в других организациях не было; я позвонил в Новосибирск в институт СИБЗНИИЭП к.т.н. Валентине Смелик, которая сообщила, что они хранят образцы бетона с добавками в городском пищевом холодильнике; это был выход, ведь Красноярский холодильник находился недалеко от нас, рядом с заводом телевизоров. Я легко договорился с начальством, поскольку запасов мяса в те годы почти не было и свободного места в камерах полно. В лаборатории мы изготовили деревянный ящик с толстыми стенками, заполненными пенопластом, приобрели в магазине тележку с велосипедными колёсами и быстро доставляли отформованные образцы в холодильную камеру постоянного холода минус 15 градусов. Кстати, я дома сделал такой же, но небольшой ящик, в котором ранней весной при оттепелях прекрасно хранилась большая кастрюля с замороженной солёной капустой.

Самая первая транспортировка образцов на тележке отличалась своеобразием: девушки-лаборанты выкатывали тележку из институтского двора и, выезжая на Свободный проспект, останавливались, говоря: «А.Б., вы идите с тележкой вниз по проезжей части (это под уклон примерно 150м), а мы будем идти по тротуару, чтобы наши знакомые парни случайно не увидели, чем мы занимаемся». Делать нечего, но когда я миновал проспект, девушки меня сменяли, шли переулками к холодильнику; также мы проходили и обратный путь порожняком. На проходной городского холодильника нас уже знали и пропускали, а с кладовщиками, которых я заверил, что мясо мы воровать не будем, легко было договариваться: они открывали двери камеры, мы быстро перегружали образцы в картонные ящики и удалялись; через проходную везли пустой ящик открытым. За три года у нас с кладовщиками конфликтов не было, только уважительные взаимоотношения; один раз накануне 8 марта 1974 г. мы воспользовались привилегией: с разрешения зам директора нам продали несколько килограмм вкуснейшей слабосолёной стерляди, которая, как и другая «рыба не для всех», хранилась в особой камере, её открывали только в присутствии ответственного лица из администрации. И ещё. В этот же день, минуя проходную, мы заметили перед ней вереницу автомобилей «Волга» и первой была машина ОБХСС со своими опознавательными знаками (следили за хищениями). Идя вдоль машин, я вдруг увидел знакомого по былым временам начальника УМ-2 Боровлёва (о нём писал ранее), стоящего в очереди возле своей «Волги»; дело прошлое, поздоровались, но говорить было не о чем.

XXIII

Для больших экспериментов всё было налажено и работала наша группа слаженно; я проектировал и рассчитывал очередной эксперимент, давал задание лаборантам и Негадовой на подготовку: чистка форм и всего оборудования, приготовление растворов добавок, взвешивание цемента и инертных и т.д.; эта несложная, но точная работа, когда можно было и немного отдыхать, длилось обычно несколько дней; но в день изготовления больших серий образцов все вместе со мной, переодевались, спускались в подвал и дружно работали без отдыха и без обеда, т.к. сразу требовалось быстро отвозить образцы в холодильник; после возвращения в институт, я отпускал лаборантов домой, завлаб не возражал. Сам переодевался в чистое, и продолжал работать, сидя в лаборатории за письменным столом. Когда мы ещё только начинали работать с бетонной смесью, для меня лично встал вопрос, где можно переодеваться? Лаборантам было проще – они закрывали комнату на ключ, никого не впускали, и переодевались. Не буду же я портить свою одежду, работая в