один человек жестами изображает какую-нибудь фразу, остальные отгадывают. Жесты и гримасы – самый демократичный язык, и даже самый чуднóй акцент, который тут можно встретить, – не помеха. Томас обещает, что они поиграют вечером, когда настанет время развлекаться. Оставляет женщинам «Песни Оссиана», которые перевел его друг. Так что вечер проходит за чтением. Эве не понятны ни волнение, которое вызывает текст, ни растроганность, изливающаяся девичьими слезами.

С мужчинами Томас обсуждает масонские идеи. Эта тема уже давно интригует старших братьев, живущих в провинции, а поскольку сын Шейндел сам член ложи, он читает им что-то вроде небольшой лекции, после чего разгорается дискуссия. Больше всего братьям запоминается один фрагмент. Томас рассказывает, что в этом разделенном мире, выстроенном из фракций, которые частично накладываются друг на друга и называются религиями, масонство – единственное место, где могут встречаться и действовать люди с чистым сердцем, лишенные суеверий и открытые.

– Покажите мне, где еще еврей может говорить, обсуждать и действовать вместе с христианином вне бдительного ока костелов и синагог, систем власти, иерархий, которые делят людей на лучших и худших? – восклицает он, возвышаясь над собравшимися; узел белого шелкового гальштука слегка распущен, а уложенные волосы, длинные и волнистые, растрепались. Томас вдохновенно витийствует:

– Эти две враждебные системы вечно конфликтуют, никогда друг другу не доверяя, подозревая в бесчестных поступках и ложных убеждениях. Мы с самого рождения вовлечены в эту распрю, одни рождаются такими, другие – эдакими, и никого не интересует, как нам хотелось бы жить на самом деле…

Кто-то из сидящих сзади протестует. Начинается жаркий спор. Томасу не дают закончить. Если бы не тот факт, что он хозяин, а встреча происходит вечером, в менее официальной обстановке, его бы просто выставили за дверь. Однако и так ясно, что сын Залмана погорячился.

Яков в тот день выступает в самом конце, смело и ярко. Он совсем не похож на этих скучных старых ораторов (Томас – исключение), которые на все лады склоняют имя Эйбешюца. Яков ни разу не упоминает ни себя самого, ни Деву – от этого его особенно предостерегал молодой кузен, и он послушался. Яков говорит о том, что обращение «в религию Эдома» уже стало необходимостью. Других вариантов нет. И нужно искать для себя место, которое даст относительную независимость, в котором можно будет жить по собственным законам, но спокойно.

Когда из угла доносится чей-то возмущенный шепот, Яков поворачивается в ту сторону и замечает:

– Вы знаете, кто я и как стал тем, кем являюсь теперь. Мой дед, Моисей Меир Каменкер, был арестован за год до моего рождения, когда контрабандой перевозил правоверные книги из Польши в Гамбург. За это его посадили в тюрьму. Я знаю, чтó говорю, и не ошибаюсь. Я не могу ошибаться.

– Почему это ты не можешь ошибаться, Яков? – спрашивает кто-то из собравшихся.

– Во мне – Бог, – отвечает Яков Франк с обаятельной улыбкой, обнажающей его все еще белые и здоровые зубы.

Возникает суматоха, кто-то свистит, приходится утихомиривать всю компанию.

До поздней ночи женщины и молодежь играют в новую игру Добрушки. Из открытых окон доносятся взрывы смеха. Абсолютной победительницей оказывается Фанни, молодая жена раввина из Альтоны, наиболее рьяного противника теорий Томаса.

Грыжа и слова Господина

Дом в Брюнне уже не так многолюден, как прежде, но сюда все еще приезжают правоверные из Польской Руси, Подолья и Варшавы. Это самые бедные гости, которых тоже нужно принять. После долгого пути они грязные, некоторые выглядят дикарями, как та женщина с колтуном, который она не дает состричь, опасаясь, что вместе с ним потеряет жизнь. Господин велел срезать ей колтун во сне, а затем, сотворив над ним молитвы, торжественно сжег. Гостей укладывают спать во всех возможных углах и в комнатах для паломников над кухней во дворе, но места все равно не хватает. Так что они снимают комнаты и селятся по всей округе. Но все равно целыми днями просиживают у Господина. Едва бросив на них взгляд, Яков сразу понимает, чтó перед ним за человек, и в зависимости от этого одним рассказывает сказки и байки, а другим объясняет трудные и сложные места из ученых книг.

Ris 767. Jehova

На Хануку Господин сам зажег свечи, но запретил молиться на идише. А на Йом-кипур велел петь и танцевать, как было принято у них в Иванье и до этого тоже.

Господин зовет к себе на ночь Виттель Матушевскую – она только что приехала из Варшавы, где гостила у детей. Яков радуется ее приезду, велит себя побрить, постричь и подрезать ногти на ногах. Виттель бросается к нему и низко кланяется, но он поднимает ее и обнимает, а Виттель краснеет как рак. Так же сердечно Господин приветствует ее мужа, Матеуша.

С тех пор как Эва Звежховская заболела, Виттель взяла на себя ее обязанности руководства двором, а хватка у нее железная. Она заставляет молодых, обленившихся, праздных мужчин работать в огороде, вырывать траву, пробивающуюся между камнями во дворе, немедля убирать лошадиный навоз, над которым вьются тучи мух. Договаривается с водовозом, чтобы привозил больше воды, организует засолку огурцов в больших бочках. Только Виттель имеет право слегка журить Господина. Она даже может на него обидеться, как, например, когда обвиняет – женщины успели нажаловаться, – что совокупления он назначает всегда так, чтобы это устраивало мужей, а не жен.

– А ты бы как поступила? – спрашивает Яков. – Мне Бог подсказывает.

– Ты должен внимательно смотреть, кто кому симпатизирует, кто кому нравится, а кто – нет. Если ты сведешь вместе тех, кто друг друга ненавидит, результатом будут лишь стыд и страдания.

– Дело не в том, чтобы им было хорошо друг с другом, – объясняет ей Господин, – а в том, чтобы они через себя переступили и свыклись друг с другом. Дело в том, чтобы стать единым целым.

– Мужу легче, чем жене, «переступить через себя», как ты это называешь, а женщины потом чувствуют себя ужасно.

Яков смотрит на Виттель внимательно, он удивлен ее словами.

– Пусть женщины имеют право сказать «нет», – предлагает Виттель.

Яков отвечает:

– А вот об этом ты особо не распространяйся, иначе мужья будут велеть им говорить «нет».

Виттель, помолчав, отзывается:

– Они не такие дуры. Женщина не против побыть с другим мужчиной… Многие просто ждут разрешения; если разрешения не последует, они все равно это сделают. Так всегда было и всегда будет.

После возвращения из Проссница в Брюнн Яков снова заболевает. Виттель Матушевская