Ан писал: «По всей видимости, фраза „Революция только атакует“ так глубоко отпечаталась в нашем сознании, что любой, кто предлагал перейти к обороне, обвинялся в „негативистском идеологическом мышлении“… Сезон дождей неописуемо увеличивал наши трудности. Траншеи были наполнены водой и грязью. Когда нам удавалось вычерпать воду из блиндажей, через несколько часов их затапливало снова… Несмотря на все старания транспортных служб, снабжение было недостаточным. Наши солдаты… были голодными, замерзшими, грязными и больными»[1286].

Фам Хунг из 308-й дивизии встретил свой 18-й день рождения 26 августа в Куангчи под обстрелом южновьетнамской артиллерии и атаками американской авиации. Чтобы устроить небольшой праздник для своих товарищей, он решил наловить в близлежащем пруду рыбы, используя обычный солдатский способ: когда наступило затишье, он выскочил из окопа, добежал до пруда и выпустил в воду рожок своего АК-47. Затем он собрал всплывших рыб и бросился обратно в укрытие, но не успел, оказавшись под американскими бомбами. Его оглушило мощным взрывом и швырнуло на землю. Некоторое время он лежал и думал: «Вот и пришла моя смерть, честно говоря, недостойная смерть. Вместо того чтобы погибнуть как герой, я умираю с дохлыми рыбинами в руках. И я никогда не занимался любовью с девушкой»[1287].

Попредававшись еще немного горьким мыслям, он понял, что не умирает, хотя и серьезно ранен. Он пытался позвать на помощь, но никто не отозвался, потому что их ротный санитар был убит. В конце концов ему удалось привлечь внимание студента-ветеринара, который перевязал ему голову и руку. Командир приказал двоим сослуживцам Хунга отнести того в полевой медпункт, но по пути снова начался воздушный налет: сопровождавшие бросили носилки с Хунгом на землю и рванули в укрытие. Когда бомбардировка прекратилась и они вернулись, Хунг сказал: «Уж лучше б я дополз сам. Это было бы не так больно, как падать со всего маху на твердую землю». Прощаясь с Хунгом в медпункте, товарищи с завистью сказали, что ему повезло: он остался живым и отправится домой, а им предстояло страдать дальше.

Хунг, который истекал кровью, счел их слова глупостью. Неделю спустя он присоединился к колонне ходячих раненых, которая отправилась в мучительно долгий и трудный обратный путь по тропе Хо Ши Мина: «Мы представляли собой ужасающее зрелище: разгромленная армия. Мы пели песни, но это были очень грустные песни. Нам казалось, что эта война будет продолжаться вечно и мы никогда не сможем победить. По пути мы встречали новобранцев, марширующих нам навстречу, и испытывали к ним глубокое сострадание. Мы говорили друг другу: „Если бы эти молодые ребята знали, что их ждет там, впереди, они бы развернулись и побежали со всех ног домой“».

Однако стоило им вступить на родную землю, как эти истерзанные люди мгновенно воспряли духом. Когда они подошли к реке Киензянг, кто-то крикнул: «На том берегу родился Зяп!» Хунг вспоминал: «Мы были уверены: пока Зяп с нами, победа будет за нами. Это было словно живительный дождь, оросивший сухое дерево. Внезапно я понял, что мы победим, и я должен снова идти и сражаться». Хунгу не довелось снова попасть на войну из-за последствий ранения, но он еще два года оставался на действительной службе, главным образом для того, чтобы уберечь от армии младшего брата. Когда в мае 1974 г. он наконец-то был комиссован, Хунг испытал острую горечь из-за абсолютного равнодушия к тому, что ему пришлось пережить: ему не только не выделили никакого пособия — в результате ранения он получил нарушения слуха и некоторых ментальных функций, которыми страдал еще много лет, — но и заставили заплатить за несколько утерянных предметов снаряжения. Вдобавок он был вынужден пройти пешком 15 км от расположения части до станции, чтобы сесть на автобус до дома.

Осенью 1972 г. один командир артиллерийского полка ВНА, воевавшего на Юге, открыто признал: «У наших людей кончились силы». По словам Бао Ниня, солдаты были деморализованы: «Наши потери были выше, чем в 1968 г.»[1288]. В Ханое школьная учительница До Тхи Тхы рыдала, узнав, что трое ее бывших учеников погибли под Куангчи. Между тем южане, наоборот, переживали краткосрочный подъем боевого духа и оптимизма. В Сайгоне полковник воздушно-десантных войск Ли Ван Куанг пригласил к себе домой своих товарищей: всю ночь напролет они пили жиеу де — рисовую водку — и рассказывали друг другу, что им пришлось пережить. Они взрывались громогласным гоготом, обсуждая северовьетнамских танкистов в Анлоке. По словам одного из членов семьи Куанга, «они были невероятно горды: впервые наша армия сделала что-то значимое своими силами»[1289]. Член ВРП Чыонг Ньы Танг признал, что южане и их американские спонсоры снова одержали военную победу, «как они одержали ее в Тетском наступлении, в Камбодже, и во многих других важных сражениях, когда они сталкивались с крупными силами Вьетконга и ВНА. Наши потери были огромны»[1290]. Однако, по его словам, «парадокс заключался в том, что, несмотря на это, весеннее наступление стало решающим триумфом для коммунистов… США и Южный Вьетнам уже проиграли эту войну, впрочем, как и Вьетконг, хотя на тот момент мы этого еще не осознавали»[1291]. Танг имел в виду, что в конечном итоге северяне навязали южанам свою тиранию, вопреки всем своим прошлым обещаниям.

Киссинджер предупредил президента Тхиеу, что тому нужно постараться вернуть как можно больше территорий, прежде чем будет подписан мирный договор, поскольку все захваченные земли, вероятнее всего, останутся под контролем коммунистов. Хотя южновьетнамская морская пехота сумела добиться престижной победы, 16 сентября вернув цитадель Куангчи после яростных боев и ценой потери 5000 человек, после этого ВСРВ были слишком истощены, чтобы продолжать контрнаступление и вернуть потерянные базы вдоль шоссе № 9 и в районе к югу от ДМЗ. Донгха, где некогда располагалась основная американская база в северном округе, в последние три года войны использовался коммунистами с той же целью: грузы доставлялись морским путем до побережья и транспортировались вверх по реке Кыавьет до порта Донгха. Половина четырех северных провинций Южного Вьетнама — десятая часть территории страны — осталась под контролем коммунистов, как и приграничные районы на западе, примыкающие к Лаосу и Камбодже.

Даже когда армия Тхиеу отчаянно пыталась остановить наступление северян, в первые шесть месяцев 1972 г. США вернули домой 135 000 своих солдат, оставив во Вьетнаме всего 49-тысячный контингент. Один офицер ВСРВ описал свои жуткие ощущения от посещения заброшенных военных баз в Фубае, Донгтаме, Куинёне: выросшие рядом с ними городки с барами, ночными клубами и магазинчиками, некогда процветающие и оживленные, превратились в населенные призраками, разрушающиеся трущобы[1292]. В дельте Меконга, куда прежде ВНА не осмеливалась совать нос, теперь Ханой дислоцировал 8000 солдат. Американский советник в Митхо мрачно заметил: «Северяне затопили нас здесь по самые уши»[1293]. Другой советник, в городке Виньким в дельте, сообщил, что около 500 коммунистов захватили и разграбили американскую базу: «Они упорно атаковали. Мы вызвали B-52, но они не отступили. Надо признать, игра кардинально изменилась по сравнению с тем, к чему мы привыкли в этой части страны»[1294]. В то время как южновьетнамская армия вела кровопролитные сражения на севере, правительство было вынуждено отказаться от многих местных гарнизонов в дельте, тем самым позволив коммунистам захватить целые районы. Кроме того, в отличие от правительственных войск коммунисты куда грамотнее выстраивали отношения с местным населением, которое вскоре стало снабжать их продовольствием. Возрожденные силы Вьетконга начали новую кампанию террора против служителей и сторонников сайгонского режима.